Ардмир Мари - Некромант-самоучка, или форменное безобразие

— Так-так, а вот и наш даритель, — произнес в мои губы довольный многоликий. Я дернулась, но он лишь надавил сильнее и прищурился, стараясь сквозь дымку разглядеть мое лицо. — А ты не только худышка с богатой фантазией, но еще и скромница.

Сжав зубы и губы, дернулась, чтобы освободиться, а он, как сволочь редкостная, произнес мою коронную присказку:

— Поздно-поздно, малыш, раньше прятаться нужно было.

Узнал!

И от накатившего ужаса я не то чтобы замерла, застыла, покрываясь морозным узором изнутри.

— И мерзлячка, — неправильно понял мою дрожь Дао-дво, бровь вскинул и вопросил с хрипотцой: — Или это от нетерпения?

Ага! Убить тебя хочу, сил нет!

Я постаралась медленно освободить руки, зажатые меж наших тел.

— Нетерпение, возбуждение, вожделение, — продолжил он выбирать наилучшее из определений и, почувствовав мое движение, насмешливо поинтересовался: — Так это — да? Учти, молчание символизирует положительность ответа.

Нет! Многоликий извращенец…

Чуть не возмутилась вслух, но вовремя язык прикусила. Рыжий не назвал меня по имени, не уличил во всех грехах, а значит, не все потеряно. И только-только во мне возродилась надежда на скорое освобождение, как этот бабник заявил, что ласки он любит более грубые. В мыслях тут же всплыло его обещание отхлестать в исключительно новой трактовке. Меня от омерзения передернуло всю, руки сжались в кулаки, даже сквозь перчатки оцарапав лежащего снизу.

А он смеется:

— Нет! Не такие…

Как мое ухо оказалось в его зубах, я так до конца и не поняла, ни когда он меня укусил, ни когда, посасывая, прошелся губами по скуле к самому подбородку. Кошмар! Этот развратник к моей коже прикасается и почти урчит. Невольно почувствовала себя куском жареного мяса с базиликом и цедрой лимона — у всех знакомых мне мужиков на это блюдо точь-в-точь такой же аппетит.

Я дернулась в попытке вырваться, на что Гер сообщил:

— Не отвлекайся, сейчас будет самое главное, — и потершись носом о мою щеку, нагло припал к губам.

Единственной мыслью, посетившей мою голову в эти стремительно пролетающие мгновения, было: «Мамочки! Его ж уже кормили!» И не то чтобы действовал грубо, но уж присосался, так присосался, смакует. Шокированная его напором, я несколько секунд бездействовала, а вот потом… Скользнула руками по груди многоликого, чем вызвала его довольный стон, и вцепилась в рыжие локоны тайного каннибала, стремясь его от себя оторвать.

Но ничего не вышло, этот извращенец, облобызав мою щеку, шепнул на ухо:

— Да, малышка, вот так… — И с хрипотцой, пробирающей до костей, добавил: — А теперь по шее коготками проведи.

Да я тебя сейчас не просто оцарапаю, а…

Додумать не успела, похабник Дао-дво вновь завладел моими губами, и я потеряла последнее дыхание. Это было сладко, нежно, пьяно, до дрожи, до помутнения и полной потери сознания. Именно поэтому я уже не пыталась его от себя оторвать, держалась за Гера, боялась затеряться в вихре поднявшихся ощущений. Поэтому не сразу услышала предупреждения куки.

— Хозь-зя…ой! Ой, как не вовремя сюда Амиддария идет!

Мы ноль эмоций, а теневая как завопит:

— Трево-о-о-га! Сюда идет Амидд!

Когда болезненный кошмар с доморощенной некроманткой в главной роли обернулся нежным прикосновением к губам, Герберт Дао-дво понял — счастье есть. В его жизни начинается светлая полоса. Осталось лишь узнать имя незнакомки, которая вновь явилась его навестить. Рассмотреть не смог, предусмотрительной дарительница оказалась, дымку на него наслала, не сорвать. Да и ощупать посетительницу он не решился, вдруг опять Черным колоколом наградит. Из всех возможных вариантов остался один — разговорить. Заставить произнести хоть пару слов. Уж по голосу он ее найдет стопроцентно и в сжатые сроки, но нет…

Как Гер ни подначивал, как на восклицание ни подбивал, она слова не произнесла и даже во время голодного покушения на собственные губы не застонала. Скромница сдерживалась с упорством, достойным восхищения, мысленно явно ругалась, но наяву… Хм! Сжимала лишь зубы и кулачки. Уж это он хорошо почувствовал и решил пошутить. Знал бы, что через минуту в палату ворвется Амидд, он бы время зря не тратил, зацеловал гостью до потери сознания и, улучив момент, снял бы треклятую дымку со своего лица. В крайнем случае насладился бы мгновением и подробнее изучил и запомнил сладость ее губ, бархатистость кожи и тонкий аромат, что нет-нет да пробивался сквозь запах гнили, витавший в палате. И вот незадача, его бывшая явилась, и будущую пришлось отпустить, пообещав напоследок.