Екатерина Лесина - Время ушло

— Это прогресс! Просто поразительно, до чего же вы скептичны к прогрессу! — сказала она и стала заглядывать к Мари на чай.

У Мари имелся муж, столь же бледный, как она, и светящийся, как камень. Он страдал мигренями и редко выходил из дому, появляясь лишь на обязательных чаепитиях.

— Признаться, я представлял это место несколько иным, — как-то заметил он, ни к кому не обращаясь.

— Место чудесное! — поспешила заверить Эмили. — Я вот ни капельки не жалею, что приехала сюда. Вы представляете, я ехала еще на дилижансе! Это был настоящий ужас, я вам скажу. Тряска, тряска, тряска… я думала, что меня на косточки растрясет.

Повешенный встал.

— А уж про то, что с багажом творится, и говорить не стоит. Моя коллекция прибыла в совершенно отвратительном состоянии…

Он шел быстро, и сухая трава хрустела под ногами.

— …две недели я занималась только тем, что чинила…

Дорога лежала. Две половины Великого Змея, деревянными ребрами вросшие в землю. Они отражались в небе, прокладывая тени по облакам, сминая твердь и перечеркивая солнце.

— Хьёртримуль! — крикнул Повешенный. — Хильд! Я помню ваши имена!

Раздавленное солнце смотрело вниз.

— Саннгрид! — крик, исходивший изнутри, тревожил копье.

Оно ворочалось и стучалось о ребра, совсем как язык церковного колокола. И каждый удар обессиливал Повешенного. Последнее имя вырвалось хрипом:

— Свипуль…

Он упал на землю, но та была холодна, и лишь песок сочился сквозь пальцы, черный и густой, как кровь.

— Я помню, — прошептал Повешенный, касаясь дыры в боку. — Я помню…

— Тогда покоя вам не видать, — сказал светящийся муж бледноликой Мари, подавая руку. — Слышите?

Металл плакал и рвался на свободу. Раскачивались шпалы, и корни их раздирали мертвую плоть незнакомого мира. Привычный страх сковал Повешенного, и даже копье внутри затихло.

— Все меняется. Время идет…

Муж Мари, повернувшись к Зверю спиной, зашагал прочь. Повешенному остались слова.

— Время идет.

Зверь пролетел, обдав жаром и вонью.

— Время уходит.

Рев чудовища оглушил. Но теперь Повешенный знал, что делать.

— Но это же вздор! И нелепица! — Эмили бежала, но все равно не успевала за Повешенным.

— Соткана ткань большая, как туча, чтоб возвестить воинам гибель.

— Никто не погибнет! Никто, слышите вы, невозможный человек?!

— Окропим ее кровью. Накрепко ткань стальную от копий кровавым утком битвы свирепой ткать мы должны…

В руке Повешенного лежало копье. Его острие, вырванное из тела, сияло, как в первый день своей жизни.

— Сделаем ткань из кишок человечьих; вместо грузил на станке — черепа, а перекладины — копья в крови…

— Как по-варварски мило! Да постойте же вы!

Нельзя. Лыжами моря качалась земля. И небо, спустившись ниже, открыло удару мягкое брюхо. Нужен один лишь, но меткий. Насквозь прошить бы палаты луны, вывалить туч требуху.

Это место не помнит дождей.

— …гребень — железный, стрелы — колки; будем мечами ткань подбивать!

Чудовище слышало вызов и приняло его.

— Ну что же вы такое делаете! — воскликнула Эмили, но ступить на пути не решилась. — Вас попросту раздавит.

Звук летел по металлу, но теперь в нем Повешенному слышалась не боль — ярость.

Скрежет. Стон. Вой.

Запах гари.

Пощечина ветра и вкус жизни на губах.

Горизонт растягивается, становясь тонким, как лезвие, и пропадает…

— Смелость лучше силы меча в битве героев, — сказал Повешенный.

Паровоз летел, и косы дыма свивались над массивной его головой. Они уходили в мягкотелое небо, и казалось, что это оно держит зверя на привязи.

Мигнул и вспыхнул яркий свет.

— …доблестный муж одержит победу мечом ненаточенным…

Повешенный прицелился.

— Смелому лучше, чем трусу, придется в играх валькирий.

Воздух исчез, пропуская копье.

— …лучше храбрец, чем разиня испуганный, что б ни случилось…

Чудовище улыбнулось.

— Водан!

— Викар, — услышал в ответ Повешенный. — Время ушло.

Оно промчалось сквозь него, сжигая, но не дотла. Оно вернуло боль и забрало страх.

Оно превратило веревку обратно в телячьи кишки, а копье — в камышинку. И верно, дерево, разрубленное молнией, вновь было можжевеловым кустом.

Только дорога осталась прежней.

— Все равно это было сущим безумием, — сказала Эмили, обмахиваясь шляпкой, словно веером. — Но я буду рада, если вы, наконец, успокоитесь. Я вот подумала и взяла на себя смелость заказать костюм… конечно, в костюме вам будет несколько непривычно, но надо же когда-нибудь прогрессировать!