Дмитрий Баринов (Дудко) - Ардагаст, царь росов

— В детинец сначала войдём мы с Лютицей и Миланой, — предостерёг всех Вышата. — Там добычи много, но прежде надо чары снять и с чародейскими вещами разобраться.

Ардагаст соскочил с коня. Ларишка подбежала к мужу, порывисто обняла.

— Знаешь, я думала, это та... другая испытывала нас. Не угадала...

— Зато я угадал, — улыбнулся Зореславич. — Понимаешь, светлые боги — это те, что знают: Огненная Правда выше их самих. А эта только своей силой похвалялась.

А к нему уже спешила простоволосая, босоногая северянка в кое-как запахнутой свитке. Подбежала и остановилась, завидев Ларишку. Та подошла к Добряне, обняла и поцеловала в лоб.

— Прости нас, девочка. Нам надо было тебя у них отбить ещё по пути сюда, а мы устроили ловушку на ведьм.

— Нет, это они ловушку устроили, а приманкой была я.

Добряна высвободилась из объятий Ларишки, бросилась к Ардагасту, обвила его шею руками, прижалась всем телом.

— Ардагаст, милый! Ты же не веришь, что я сама... в нечистые подалась? Шумила говорил: всё равно скажем потом, что это ты его заманила.

— Да разве может белая лебедь чёрной вороной, жабой болотной сделаться? Или змеёй подколодной?

Зореславич вытер ей слёзы и при всех крепко поцеловал, не замечая недовольного взгляда жены. Сквозь толпу вдруг протолкался неведомо откуда взявшийся Доброгост. Старейшина ничего не говорил, только слёзы текли по его лицу и скрывались в бороде.

Царь зло взглянул на него:

— Что, великий старейшина, не удалось чёртовым тестем сделаться? Не обессудь, значит, так дочку вырастил.

Сказал — и сразу пожалел. Видно, что-то переменилось в душе старейшины, если он примчался сюда и в такую ночь поднялся на Лысую гору. А тот, не глядя в глаза царю, как-то робко произнёс:

— Взял бы ты, Солнце-Царь, мою Добрянушку хоть в наложницы. Пропадёт она в наших дебрях-то. Я же видел: улетели с Ягой и Медведичи, и сёстры их, и Скирмунт. Снова засядут в лесах и пакостить будут.

— Нет. Не в наложницы. В жёны, — твёрдо сказал Ардагаст и взглянул на Ларишку.

Та лишь вздохнула. В конце концов, это должно было случиться рано или поздно. Цари заводят по несколько жён знатного рода, чтобы укрепить своё царство. И хорошо ещё, что второй женой будет эта скромная северяночка, а не какая-нибудь спесивая и жадная дура, сосватанная без любви алчными родичами.

— Помни только, Добрянушка: старшая царица — я, — нарочито строго сказала тохарка.

— Да, я знаю, — кивнула та, — и наследником будет твой сын.

— Да, наследник будет. В месяце студёном [34] Студёный — декабрь (слав.). , ещё до Рождества, — торжествующе улыбнулась Ларишка.

Со счастливой улыбкой на лице Ардагаст обнял за плечи разом невесту и жену.

— Наша царица будет, венедка! Значит, и царство росов — наше, венедское! — кричали обрадованные поляне, северяне, дреговичи.

— Поздравляю тебя, царь росов! — сказал Роксаг. — Тебе сегодня везёт, а мне нет, — развёл он руками. — Убил медведя, рысь и двух волков, а они все превратились в дохлых венедов. Потом спас такую девушку, а ты, оказывается, добрался до неё раньше меня.

Зореславичу захотелось вытянуть «любимца» плетью, чтобы не распускал язык. Но росич сдержался и ответил, как подобает царю:

— Я подарю тебе шкур и рысьих, и медвежьих. Ты сегодня славно бился. Я простил бы тебе выкуп, но ведь не годится, чтобы о царе роксоланов думали, будто он беден или скуп.

Взглянув на оболонцев и подолян, Ратша деловито сказал:

— Вот что, мужики. На Велик день работать грех, потому передохните, пока лопаты привезут, а до утра чтобы ни этого городища, ни святилища не было. Вот тогда уже погуляем. Верно, царь?

Ардагаст кивнул. А Шишок, хлопнув шапкой о колено, воскликнул:

— Биться так уж биться, а работать так работать, гулять так гулять — во всю силу! На то мы и росы, и венеды!

А в это время Ясень, безразличный ко всему, брёл куда-то в темноту. Заметив идущую за ним Мирославу, он хотел бросить что-нибудь резкое, но лишь тихо сказал:

— Что могли, сделали, Рыжуля. Только вот... я не царь.

Она положила ему руку на плечо:

— А мне царь и не нужен. Даже солнечный. Мне ты нужен.

На горе Хорсовице, на городище, среди развалившихся за два десятка лет мазанок, стоял деревянный идол Даждьбога-Хорса. Лучи вокруг головы бога и тонкие усы были выкрашены золотистой краской. А рядом горел костёр, согревая спавших возле него. У подножия идола, на тигровом чепраке, с седлом под головой, спал царь Ардагаст. Рядом с ним лежали Огненная Чаша, вызолоченная секира и такое же вызолоченное рало с ярмом. Ближе к костру спали в обнимку Ларишка с Добряной. В эту ночь женой царя была Богиня Огня — дух золотых даров. И она явилась к нему во сне — прекрасная, золотоволосая, в красном платье. Такая же, как восемь лет назад, на Золотом кургане у Пантикапея. Подошла и сказала: