Юлия Власова - Соната для Пина и Бара

— И что, вот отсюда нам прыгать? — скептически осведомился Бар.

— Клавикорд сказал, прыгать надо с дерева, — поскреб свою крышку Пин.

— Ну да. А если б он сказал бросаться с моста, мы бы тоже бросились?

— С моста — расшибешься, а со взгорка — нет. Тем более внизу песок, — рассудил Пин.

— Эх, была не была! Прыгну с тобой за компанию. Хоть разомнусь маленько, — вздохнул Бар.

Добравшись до верхушки дерева, они чувствовали себя, как последние балалайки. Именно так, как предсказывал Бар. На них, позвякивая, таращилась малышня. Взрослые инструменты осуждающе смотрели наверх и что-то с нравоучительным видом втолковывали малышне. Что-то вроде: «Видите этих чудил? Не берите с них пример, они плохо кончат».

Бар и без того догадывался, что «они плохо кончат». Верхняя ветка, на которую они влезли с горем пополам, предательски трещала. Нет-нет да и обломится.

— Чем быстрее мы прыгнем, — с натугой сказал Пин, — тем быстрее избавимся от толпы поклонников.

— Это не поклонники, — сказал Бар. — Это критики и судьи.

Кто знает, сколько бы друзья тянули резину, если б ветка под ними не хрустнула. Хруст был оглушительный, и Пину даже показалось, что роковой. Они рухнули вниз под аккомпанемент рокового хруста и рокового смеха детворы. А потом последовало роковое приземление… Только не на песок, а в открытый кузов грузовика.

…директор театра начинает верить в привидения.

Кузов был порядочно набит сеном, пьянящий запах которого подействовал на Пина как успокоительное. Во всем своем теле он ощутил тяжесть, какой не было раньше. Он словно одеревенел — руки и ноги стали как ватные. А у Бара засвербело в носу. Но когда он сдвинул зрачки к переносице, то оказалось, что никакого носа нету и в помине. А потом Бар начал слепнуть.

— Что за дела?! — попытался вымолвить он, но язык его не слушался, а в горле точно ком застрял. — Пин! — из последних сил позвал он.

С Пином тоже творилось неладное. Когда он попробовал пошевелить конечностями, выяснилось, что конечности исчезли. Испарились, словно их отрубили топором. Испугавшись, Пин, по своему обыкновению, быстро-быстро заморгал, но вот незадача! Моргать вскоре оказалось нечем!

Грузовик несся по ухабам, и всякий раз, как он подскакивал на кочке, Бар с Пином тоже подскакивали. Шофер грузовика, настоящий шофер из мира Людей, невероятно удивился, когда в кузов прямо с неба свалились пианино и барабан. Удивился и возликовал. А возликовав, подбросил над головой свою кепку. Вот так удача! Теперь его не лишат зарплаты и начальник не будет честить его на все корки, потому что пропавшие инструменты внезапно вернулись на свои места.

Этот шофер был очень совестливый и ответственный. И когда ему поручили важное задание, он отнесся к нему со всей серьезностью. Перевезти музыкальные инструменты из одного города в другой, доставить их в театр и передать лично в руки директору — это вам не шутки шутить. А дорога шоферу предстояла дальняя, извилистая. Она убегала в горы, стелясь змеистым серпантином. На одном из крутых поворотов машину занесло, и ценный груз с грохотом полетел в пропасть. Было от чего ухватиться за волосы. Водителю грозили крупные неприятности, и остаток пути его грузовик тащился так медленно, точно у него разом лопнули все четыре шины. А сам водитель предавался беспросветной печали. Как он посмотрит в глаза шефу? Чем оправдается?.. То, что Бар и Пин угодили именно в его грузовик, было поистине счастливым стечением обстоятельств.

Но сами Пин и Бар думали иначе. Теперь они только и могли, что думать да слушать (однако здесь нельзя не признать: слух у них был отменный). Ни рук, ни ног, ни лица — они чувствовали себя, точно две колоды. И Бар опять начал злиться.

«Всё из-за тебя, приятель, — раздраженно думал он. — Не послушай мы этого Клавикорда, этого шарлатана, сидели бы сейчас спокойненько в какой-нибудь гостинице да попивали бы коктейль».

«Он вовсе не шарлатан, — подумал Пин в ответ. — А невозможность двигаться лишь подтверждает, что мы попали в мир Людей».

«Но ведь это же сущая мука! — мысленно закричал Бар. — И я не согласен ее терпеть. Я хочу домой!»

«Прости, что подвел тебя, — горестно подумал Пин. — Никудышный я инструмент». Он так разжалобился, что даже всплакнул. Но вместо слез с примесью железа и меди, текущих у всех порядочных Пианинчиков, в уголках пропавших глаз у него выступила чистейшая смола.

«Тебя оценят по достоинству, — попытался утешить его Бар. — Ты звучный. А по мне будут бить. Причем нещадно. Меня наверняка будут брать на парады и в военные походы. И однажды я сгину, как мой отец».