. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

-- Мы обошли уже одиннадцать сабаинов, -- добавил моложавый Джаддин с белым шрамом на щеке. -- Эти люди слишком привыкли к миру и спокойствию. Вы, оседлые, слишком мягкий народ, если случится какая беда -- вы не уцелеете...

Его спутник предупреждающе вскинул ладонь.

-- Прости моего сородича, Мархаба, сын Михнафа, он молод и вспыльчив. Изволите ли вы выслушать нашу весть? Конечно, -- по его смуглому лицу скользнула усмешка, -- правила вежливости не одобряют того, что мы так сразу приступаем к делу, но оно не терпит отлагательств.

-- Разумеется, -- отозвался Мархаба. -- Рассказывайте.

Кочевники подобрались, обменялись темными взглядами. Ульфар поднял глаза на Мархабу.

-- На юге объявились безумцы, -- наконец сказал он.

В зале воцарилась тишина.

-- Они носят серые одежды, -- продолжал Ульфар. -- И молятся темному богу, имя которого называть не принято.

-- Это значит, что темный бог снова поднимается, -- буркнул Джаддин и уставился на сидевших напротив него китабов, готовый защищаться или атаковать -- в зависимости от их ответа.

-- Мы слышали такое мнение, что этот мир приближается к своему концу, -- наконец осторожно произнес один из старейшин, хмурившихся по обе стороны от Мархабы. -- Я молюсь Хубалу, чтобы он не допустил такого.

-- Мы молимся Сирхану о том же, -- отозвался Ульфар. -- Но одними молитвами ничего не сделать. Мы прибыли на север для того, чтобы поднять вас на войну, китабы. Пока атаки одержимых немногочисленны, но это быстро изменится. Мир вообще быстро меняется.

Мархаба вздохнул.

-- Мы обсудим эту новость завтра утром на общем собрании, -- сказал он.

Темные глаза кочевников несли в себе сомнение, сомнение было и на светлых лицах китабов. Ужас был на бледном лице жены Мархабы, когда она услышала от него новости, а в морщинах дедушки Михнафа было "я же вам говорил".

Все было так, как и ожидал Мархаба, приведший двух джейфаров в свой дом. Взволнованная до дрожи Тейфин, его жена, повела кочевников в комнаты для гостей, младшие дети бегали по залу и радостно верещали, играя в войнушку, дедушка Михнаф качал седой головой и еле слышно бормотал молитвы, а Леарза, только закончивший ужинать, фыркнул и ушел к себе, не сказав ни слова.

-- И в такое время в племени Китаб нет ни одного Одаренного, -- произнес дедушка Михнаф. -- Хубал, за что ты гневаешься на нас?

-- Мы не знаем наверняка, -- отрезал Мархаба, устало опускаясь в кресло. -- Быть может, кто-то и обладает Даром, но пока еще не раскрыл его. Китабов много. Судьба любит играть шутки, мы же понимаем это лучше всех, а, отец? Мало ли что, вдруг наш Леарза -- Одаренный, только еще и сам этого не знает.

-- Леарза? -- Михнаф рассмеялся. -- Нет, сын. Я видел сон. Я не могу сказать тебе, о чем он был, но я скажу тебе одно -- Дар ему не откроется...

Мархаба пожал плечами.

Фарсанг первый

Безбрежное янтарное море окружало их.

Во все стороны, куда ни глянь, бесконечные барханы, золотящиеся в лучах заката, и только в этой крошечной точке, которая была ничем в сравнении с целым Саидом, зеленели четыре пальмы, окружавшие небольшой журчавший источник.

Племя издавна выбрало это место и каждый год приходило сюда, сколь бы ни был труден и далек путь. Людям нравится постоянство, особенно в этом изменчивом мире, в котором ничто не живет долго, а барханы меняют свои очертания день за днем.

Назначенный час приближался, и люди бегали вокруг костров, смеясь. Дяде Мансуру никогда не нравилось это, старик жаловался, что мельтешение вызывает у него острое желание схватиться за лук и подстрелить движущуюся добычу; под смех Острона он оседлал своего любимого скакуна и скрылся в пустыне. Острон еще стоял на краю лагеря, глядя ему вслед. Дядя был непревзойденным охотником на львов: наверняка вернется к утру, перекинув через спину жеребца здоровую золотистую тушу.

Про Мансура, сына Рафида, в племени любили говорить, что он и сам похож на льва, только старого и ворчливого. При этом обычно смеялись. Рафид, отец Мансура и Мавала, был богатым кочевником, гонял по барханам пустыни табун коней, его верблюды были всегда тяжело нагружены. Даже ушлые марбуды уважали Рафида из Нари, никогда не обсчитывали его, если доводилось торговаться. Рафид умер в пустыне, когда пытался найти отбившегося от табуна жеребенка, -- просто не вернулся, а тело искать в пустыне -- все равно что за миражами гоняться. Мансур и Мавал разделили наследство поровну, погоревали положенное время. Мавал женился на первой красавице племени, только вот характер у нее оказался тот еще, и когда их первенцу Острону было не больше пяти, наследство деда уменьшилось втрое.