Ули Драфтер - Преумножающий дары

— Это может быть временная мера, — пытаюсь объяснить, — после восстания Уровни могут ужесточить контроль и вам просто не удастся скрыться здесь, — затем добавляю, — Я постараюсь решить ваш вопрос как можно более быстро и вам не нужно будет больше прятаться.

Он вздыхает, тем не менее, соглашаясь.

— Осталось дело за малым — выяснить координаты параллели, — говорит Утс.

— Несколько из старших сейчас в изоляторе, — говорю, понимая, что теперь настает время моей функции, — думаю, они смогут кое-что рассказать.

В изоляторе действительно пребывало трое старших по рангу бунтовщика. Именно они и интересовали меня. По распоряжению, функционалы моего взвода отвели их в отдельное помещение, так же заизолировав его.

— Чтож, видимо наше общение нужно продолжить, — говорю, входя к ним, — только, как вы понимаете, методы будут несколько иные.

Все трое по моей просьбе оставлены свободными. Сопротивляться они в любом случае не смогут, потому как иначе, я применю боевую модификацию, а они, без какого либо резерва, будут полностью беззащитны.

— Меня интересует то, почему вы решились на столь отчаянный шаг, — они стоят, я сажусь на подготовленное железное кресло. Они пока молчат, один глядит сквозь меня, другие в сторону и под ноги, — я очень рассчитываю на ваше сотрудничество, потому как мне не хочется применять силу.

Один из них смеется. Я вопросительно смотрю на него. Все трое вступали со мной в контакт, поэтому я имею к ним личные счеты. Это они понимают.

— Что вас может веселить в таком положении? — намеренно-удивленно спрашиваю у него, — Возможно, я что-то не знаю? Так просветите.

— Наложник, — словно выплевывает это слово тот.

— От части, — улыбаюсь ему, — но для вас я сейчас аннигилятор.

Как я рад вернувшейся ко мне силе, как я рад сейчас этой функции, которая редко присваивается высшим функционалам. Как я рад власти, которую она дает. Двое оказываются обездвижены. Тот, что смел смеяться надо мной занимает мое место в кресле. Я пытал функционалов? Нет. Но самое время научиться.

Фиксаторы на кресле приковывают сидящего, обездвижив и сделав его доступным к моим манипуляциям. Но перед началом процедуры я обязан спросить.

— Я еще готов выслушать вас.

Он молчит, хотя, выразительность улыбки заметно убавилась. Значит, придется продолжать. В моих руках острая струна с утяжелителем на одном конце и рукоятью на другой. Первый замах и тонкий свист стальной плети прорывает воздух, а глубокий разрез плоть оболочки функционала. Он слабо вскрикивает, сквозь сжатые зубы: не ожидал — вот что я понимаю. Он не думал, что будет так тяжело. Это заставляет получить почти экстаз. Следующий удар, а потом еще один опьяняют мой разум видом страдания прикованного.

Раны функционала кровоточат, одежда пропитана алым. Он уже не сидит с надменным выражением лица. Голова опущена на грудь, дыхание тяжелое, хриплое.

— Ваше предложение, — поднимаю его голову за волосы. Их длина достаточная, до плеч, удобно держать, — мне продолжить или вы будете говорить.

Следом слышу оскорбления на диалекте параллели.

— Предельно ясно, — говорю ему, накладывая острую струну на его запястье. Рывок, и она с хрустом и потоком крови отделяется от его тела. В этот раз его крик громче, но я продолжаю. Дав справиться с первым болевым шоком, накладываю струну чуть выше пореза. Повторяю операцию. Он слабо вскрикивает, теперь почти не впадая в шоковое состояние. Следующее такое действие я выполняю почти сразу. Полноценный крик меня крайне радует. Но ответа нет. Вероятно, от него мне не удастся добиться ответа. Тогда, я хотя бы возмещу личные долги. Он вздрагивает, когда я ослабляю пояс его штанов. Еще не совсем осознавая моих намерений, поднимает взгляд на меня. Мне теперь безразличны его переживания. Опускаю петлю из струны меж его ног, надевая на орган контакта и резко затягиваю ее. Кровь его оболочки вырывается едва не фонтаном, он же начинает биться в судороге и, наконец, заговаривая.

— Будь ты проклят, энгах! — кричит он в агонии. Но мне его признания уже не интересны. Зажав одной рукой его нижнюю челюсть, другой ввожу в рот еще окровавленную струну. Еще мгновение, и он захлебывается в собственной крови, выплевывая изо рта остатки языка.

— Будь по сдержанней, — говорю ему, протирая и сворачивая струну, отхожу в сторону, выбирая металлический стержень с витым лезвием по боковой части, — я могу и продолжить.