Валентин Маслюков - Клад

Четверть часа понадобилось раздосадованной совсем уж лишним приключением Золотинке, чтобы снова подняться против ветра и, дважды сменив галс, вернуться к «Рюмкам» новым заходом. Теперь уж, затаив в душе и обиду, и тревогу, Золотинка полагалась только на себя и заранее приготовилась. Подоткнула юбку за пояс, обнажив загорелые ноги, обвязала вокруг себя причальный конец и разложила веревку так, чтобы не запутаться в ней во время прыжка. Едва только рыбница ткнулась скулой о бок «Рюмок», Золотинка бросила руль, стремглав пролетела длинную лодку от кормы к носу и как раз успела перепрыгнуть расходящуюся уже полосу воды. Ударившись коленом и не заметив этого, она вскочила на узкие вбитые в борт ступени; с шумом рухнувшая в воду веревка, весь моток, потянул ее вниз, но оставалось совсем немного: подняться на несколько ступеней, перевалиться головой вниз через брус и быстро намотать конец на ближайшую утку. Что Золотинка и проделала с бессознательной ловкостью и проворством.

Тучка не объявился.

Все еще не теряя намерения обидеться, обидой заслоняясь от мучительно сжимавшего сердце предчувствия, Золотинка позвала. В темном проеме двери виднелась откинутая крышка сундука. Впрочем, Золотинка припомнила, что и сама его так бросила – не запертым. Все оставалось так или почти так, как два-три часа назад. Не было только Тучки.

Золотинка обошла кормовую надстройку и носовую, все закутки и чуланчики, спустилась в трюм и снова поднялась.

– Тучка! – воззвала она прерывающимся голосом. – Тучка, ты где? Откликнись!

И наконец сдерживаемые с самого утра слезы хлынули – все сразу. Золотинка опустилась на что пришлось, на сундук, и разрыдалась.

Расставшись с Поплевой и потеряв Тучку, Золотинка оказалась в безвыходном одиночестве, тем более полном и безнадежном, что она не смела искать помощи и сторонилась людей. День за днем проводила она в мучительном бездействии, уповая, что обнаружится пропавший по какому-то недоразумению Тучка. А затем, разуверившись, обращала жгучее нетерпение на Поплеву – ничего, по-видимому, не следовало начинать, не дождавшись Поплевы.

Наконец она сбилась со счета дней – Тучка не давал о себе знать, ничего не слышно было и о Поплеве. От полного отчаяния спасал ее только насос: приходилось по нескольку часов кряду откачивать из рассевшегося трюма воду – Золотинка доводила себя до изнеможения, ладони ее от однообразного изо дня в день труда затвердели мозолями. Но тоскливое ощущение беды возвращалось, стоило только оставить рукоять насоса.

Как же могло статься, чтобы Поплева, впервые разлученный с близкими, не ощущал в своем далеке беспокойства? Что же он не спешит назад? Сколько ни всматривалась Золотинка в пустыню вод – паруса не было. И однажды, отчаявшись дождаться Поплеву, Золотинка осознала, что и Тучка погиб.

В конце первого осеннего месяца рюина или в самом начале листопада поздним холодным утром Золотинка оставила «Три рюмки» и полтора часа спустя посадила рыбницу на отлогую отмель городской гавани – так грубо, что и сама едва удержалась на ногах, когда большая лодка тяжело содрогнулась и всхрапнула по гальке. Оставалось только убрать паруса, завести причальный конец на вбитые выше по откосу сваи да запереть замок кормового чердака – все. Сняться в море можно было бы теперь только при новом приливе часов через десять, да и то если падет хороший ветер от севера, побережник, как рыбаки называли норд-вест. Но это мало уже занимало Золотинку; повесив ключ на шею, с той лихорадочной отвагой в душе, с какой бросила она тяжелую лодку на отмель, с отвагой отчаяния пустилась она в город.

Особняк Михи Луня, краснокирпичное здание с выложенными белым камнем углами, которое волшебник занимал во дни процветания и которое потом послужило тому же Михе ловушкой, – особняк стоял пуст. На стук отозвался сторож и вполне вразумительно отвечал, что господин Ананья покинул город уж две недели назад. И что ежели господин Ананья не увез с собой своих узников – кто ему запретит? – то, выходит, нужно искать узников в городской тюрьме. «На то и тюрьма», – наставительно заключил сторож. Из узкого оконца в покрытой огромными гвоздями двери разило водочным перегаром и луком. Одинокий глаз с той стороны поматывался и помаргивал, обнаруживая таким образом сугубую шаткость, которую сторож возмещал особенно твердым и старательным выговариванием слов.

В сыром переулке перед запертыми воротами тюрьмы, что были пробиты между сложенными из почерневшего песчаника башенками, томилась немногочисленная толпа. Золотинка доверилась толпе и тоже осталась ждать, но держалась в стороне, уклоняясь от разговоров. Когда ворота приотворились, сделалось общее беспокойное движение и явился тюремный смотритель.