Анна Йоль - Травница

Парень ошарашенно вытаращился на меня и словно онемел.

— Ярима? — выдохнула я, но парень зарделся и как ошпаренный метнулся в сторону деревни. Укко захохотал, хватаясь за живот. Я непонимающе уставилась на него:

— Девка, ты где штаны потеряла? — вытирая слезы, спросил вигт.

Точно, а я думаю, что Ярима так убежал, только пятки сверкали.

— Лучше не спрашивай. — Усталость навалилась на плечи, как небосвод на Атланта. Еле волоча ноги, я поплелась в сторону деревни. Без штанов. Домой все не мог насмеяться. — Я больше в озеро ни ногой.

— Что, шишиги боишься?

— О, я прошу тебя, замолчи!

Враг — хорошее средство от скуки. Вот так, вместе с тоской, закончилась моя спокойная жизнь в Зелёных Низинах.

Началось все с уничтожения моего честно арендованного прилавка на рынке — снесли подчистую. Пояснять на кого пали подозрения, думаю, не нужно. Дождались же подходящего времени, когда староста, моё основное прикрытие, уехал с деревни.

Увидев своё варварски изничтоженное торговое место — впервые пожалела, что не отравила кого-то из них. Охранники ничего внятного мне объяснить не смогли: «Мы вот тута стерегли, а потом вот и нет ничего». Этих болванов тоже хотелось придушить. Но разбираться без старосты — не было смысла. Вот так раздосадованная и слегка гневная — устремилась домой.

Погруженная в невесёлые мысли о расправе, я не заметила, как что-то разбилось в моей перевязи. Лишь резкий спиртовой запах и ощущения как намокает моя правая штанина — заставили меня «очнуться». По запаху напоминало настойку от коликов и это разозлило меня ещё больше - её невозможно отстирать! А я только сшила подходящие мне штаны!

Через секунду казалось, что плечо кто-то ужалил: тело содрогнулось от волны боли. Я обернулась в поиске источника дискомфорта. И в это мгновение мне прилетело чем-то в голову, прямо в лоб. Сто очковый бросок, могу сказать, я сразу потеряла сознание.

Мне надоело уже терять сознание в этом мире! А самое обидное, что никогда не могу понять из-за чего. Плохая привычка, нужно закругляться с этим.

То, что я в своей комнате я поняла, даже не открыв глаза. Уж больно запах стоял «мой»: густой аромат отваров, их специфическая горечь и едкость, ну и спирт. О том, что от меня за версту несло этой композицией, говорить не стоит. Такая очаровательная пьяница, зажевывающая перегар полынью. Одежду ещё отстираешь, но волосы пропитавшиеся симфонией настоек и припарок, можно только отстричь.

А пробуждение, было хуже чем после похмелья: всё кружилось, голова пульсировала в месте ранения, меня тошнило и было больно от света, даже при закрытых глазах — сотрясения присутствует точно. Я застонала от жалости к себе.

— Лена? Ты очнулась? — негромко спросил знакомый голос.

Дневной свет ослеплял меня, и я долго моргала и жмурилась, но комната освещалась только свечкой. Вечер или ночь — неплохо я так провалялась, значит.

Перед глазами помахали рукой, заставив сфокусироваться на присутствующей женщине:

— Сколько пальцев? — Тива сначала показала два, а потом четыре. Это так банально, что я закатила глаза. Но это вызвало ещё один прилив головокружения, и я предпочла закрыть их снова. Но кареглазая не отставала: — Сколько пальцев, Лена?

— Ах, — сипло отозвалась я, горло жутко пересохло. — Два, а потом четыре.

— Ну все не так плохо. — Вздохнула она.

— А на самом деле сколько?

— Один и два.

— Что случилось? — говорить было тяжело.

— Не знаю. Мясник тебя притащил, сказал, что валялась у дороги в разбитых склянках. — Тива тревожно выдохнула. — Я уж думала — голову пробили тебе.

Нет, мясник мужик добротный, я ему десять настоек теперь наварю. Но мои скляночки…

— Я готова их убить… — Захныкала я.

— Будет тебе! — воскликнула Тива. — Скажи спасибо, что жива, а то куда заведёт эту змею.

— Сомнений кто это был, не возникает.

— Ну да. — согласилась женщина. — Но и так не доказать, а ещё без свёкра…

— Потом поговорим… — На душе было гадко, да и голова разболелась. Хотелось только спать.

— Да, конечно. — Мягко ответила Тива и вышла.

Ну и…паскуды.

Восстанавливалась я несколько недель — лёжа в кровати с перебинтованной головой. Рана была неглубокой, но уж больно рваной, так что щеголять мне теперь со шрамом, хотя возможно и получится свести его. Наверное, раньше у меня была бы истерика по этому поводу: «Моё лицо! Неприемлиииимо!», но сейчас я больше волновалась за Укко. Домой очень сильно переживал за меня: ходил везде со мной, читал для меня, носил мне мои лекарства и следил, всё ли я принимаю. Конечно, делал он это все в своей ворчливой манере, но даже так в сердце приятно щемило от его заботы. Ещё я строго настрого запретила ему связывать с Халвеном и его женой. Мало ли что с ним могут сделать.