Анна Йоль - Травница

— Но только хлопот от этой ветрогонки не меньше!

Ветрогонка?! Козел этот Халвен.

— Ой, ну какие хлопоты, миленький! — елейным голоском лепетала женщина. — Комната все равно пустовала, а времени на втолковывание немного ушло. Зато, какие деньжища мы на ней заработали.

— Могли бы и больше заработать! Говорил же тебе — нужно было оставить себе золотые! Сколько на её прокорм ушло!

Ой, да иди ты куда подальше! За еду я платила!

— Мы и так только треть отдали! — Мне полагалось 90 золотых? Вот же загребущие руки.

— А могли и ничего не отдавать! Покуда ей знать, что полагается! Ах не трепи, ты, своим языком, баба…

— Ну будет тебе милый. — Все так же сладко успокаивала блондинистая лицемерка. — Знаешь, сколько я за её мази да отвары выручаю? По золоту за каждое! — а мне она отдавала полсребреника. Так, на минуточку, одна золотая это 10 сребреников. — И они так хороши, что с других деревень съезжаются.

Ответа ей не последовало, но она словно воспламенилась и с большим рвением продолжала:

— Да с ней мы самыми заможными станем на деревне! Все завидовать нам будут! А ещё я птицу Илкею послала, племяннику своему! На днях его ожидаем! Поженим их, понесёт и никуда не денется. Парень-то видный, а девка недалёкая, ничего и не поймёт.

И вот глупая девка сейчас стоит тут, словно громом поражённая. Нет, я особо не удивлена, что они оба скользкие и двуличные я подозревала, просто не осознавала насколько.

В доме послышался сдавленный писк Труды и хихиканье, а потом отчётливые звуки поцелуев. Отвратительно. Сил терпеть это больше не было. Не ощущая боли в ноге, я развернулась и ушла.

Солнце медленно уплывало в закат, окрашивая все в кровь. А я как бродяжка сидела под вишней в чьем-то дворе на околице деревни. Мысли мои вихрились из крайности в крайность. Нет я не сокрушалась и не сравнивала красный закат со своей раной в сердце и тому подобное: ах ох, как я разочарована в людях. Не маленькая и не раз встречала подобных им людей. Да и в чём смысл? Считай, вышла сухой из воды: крышу над головой дали, обучили основам, что я не загнусь на второй день самостоятельной жизни. Сделали из меня полноценную ячейку здешнего общества. Так что я не печалилась. Я злилась!

Вот зря, я решила вновь пожить без чая, ой зря! Зависимость к чему-либо — плохо, но «эффект отмены» от этой настойки был просто ужасающим. Отвыкнув от яркости чувств меня, бросало из крайности в крайность. То трясло от злости так, что зубами скрипела, то смеялась — думала лёгкие выплюну и, конечно, бросалась в рыдания от любой грустной мысли. И вот сейчас гнев рокотал в глотке, хотелось вернуться и избить их. Этих коротышек я бы за шкирку могла поднять и встряхнуть как нашкодивших котов.

Ладно, обманывали меня, но за тупую меня принимать это уж слишком! Особенно мне «понравилась» часть про племянника Илкуя или как-то там и поженим. У меня пар из ушей шёл при одном упоминании этого, насколько же я дура по их мнению по шкале от зубочистки до амёбы.

Я почти со свистом выдохнула воздух и рядом кто-то ойкнул.

— Прости-прости-прости, — затараторил знакомый голос. — Не нарочно я пугал…

Ярима — крадущийся в тени, ей-богу. А парень все стоял и разглядывал меня словно зачарованный.

— Привет. — Устало сказала я. Только его мне ещё не хватало.

— Привет. — Прошелестел он.

— Надо же — не убежал. — Уколола я. И сразу стыд заполнил меня, что я на нём зря срываюсь, не виноват он моих злоключениях… — Извини.

— У тебя что-то болит? — запинающийся вопрос.

— Да. Нога. — «И гордость»- это уже про себя.

— Что с ней?

— Натёрла в кровь.

Он помолчал. Попереминался с ноги на ногу. Покидал на меня взгляды, а потом все же решился, смотря на ноги:

— Проводить домой?

— Не хочу домой.

Он резко поднял голову и посмотрел мне в глаза. И лицо его сделалось таким, словно он истину мироздания в них узрел.

— Тогда пошли ко мне…

Я аж поперхнулась от неожиданности. Вот тебе и скромник, надо будет Укко рассказать. И я, конечно, в отчаянии сейчас, но не настолько.

— Знаешь, Ярима… — я пыталась перефразировать заготовленную для таких случаев фразу: «Мы с тобой не на том уровне общения — отвали!»

— Ты не подумай! Тебя и тётка моя звала. — он неловко улыбнулся. — А то битый час сидишь у нас во дворе. А уже свечерело — замёрзнешь.

Ах, как неловко-то вышло.

Тёткой оказалась Тива — предмет ярой зависти Труды. Увидев у себя на пороге «окровавленную» меня и довольного племянника она мило улыбнулась и сказала: