Инна Сударева - Судья Королевского дома

— Я фермер Ален, хозяин Смоляного хутора, а это мой сын — Фортин.

— Что ж это за хутор? Развалины одни, — заметил Фредерик.

— Не моя в том вина, — ответил Ален, присаживаясь у печки.

Его сын, жадно вонзивший зубы в хлеб, устроился у отца за спиной, то и дело бросая на Фредерика опасливые взгляды. Но тот был спокоен — крестьяне никогда не представлялись ему серьезной угрозой — поэтому прикрыл глаза и расслабился, подозревая услыхать печальную историю Алена.

Так и случилось.

— Барон Криспин, здешний землевладелец, разрушил наш хутор этой весной. Мы задолжали ему за несколько месяцев.

— Что ж в долги-то влезли? — лениво осведомился Фредерик.

— Так уж получилось, — глухо ответил Ален.

— Что за ответ? Получилось так, как старались. — Не любил Фредерик жалобы крестьян на своих хозяев: в свое время наслушался их — да и голова у него болела.

— Может, вы и правы, господин рыцарь... Да только в начале осени жена моя умерла. Сердце у ней не выдержало...

— А почему живете в этих развалинах? Шли бы на новое место.

— Рады бы, да никак — люди барона строго следят, чтобы мы не покинули эти места, не уплатив ему долг. Так и дохнем тут потихоньку. — Ален все мял в больших руках видавшие виды шапку.

Фредерик слегка поморщился:

— Сколько долгу?

— Шесть золотых.

Молодой человек открыл свой кошелек. Там было еще достаточно полновесных монет Южного Королевства. Без слов отсчитал шесть, протянул Алену. Тот замотал головой, отказываясь:

— Не привык я к дармовщине.

— Бери, — сказал как отрезал Фредерик. — Как отдашь долг барону, отправляйся с сыном в Березовый городок. Место как раз для таких, как вы... Вот смотри, где это. — Он развернул свою карту и указал Алену дорогу. — Хозяйкой там — госпожа Криста. Скажешь, что направил тебя рыцарь-южанин Фредерик. Она знает... Теперь дай мне поспать.

— Как мне благодарить вас, сэр?! — Фермер прямо на колени упал и головой уже ткнулся в пол.

От этого Фредерик даже застонал — не любил он такой благодарности.

— Будет замечательно, если вы прямо сейчас обрадуете барона Криспина возвратом долга, а меня оставите в покое, — пробормотал молодой человек, запахнув плотнее плащ и собираясь уснуть.

— Мы молиться за вас будем, — пообещал Ален.

— Вот это — дело, — согласно кивнул Фредерик.

Отбивая земные поклоны, фермер с сыном допятились до двери, шумно развалили сигнальное сооружение, врезавшись в него спинами, чем напугали Мышку, и ушли.

— Как мне все надоело, — прошептал Фредерик, и это был крик его души.

Закрыв глаза, он откинул голову назад и провалился в тревожный сон, полный тяжких видений.

Кора появилась именно в том платье, в котором выглядела потрясающе. Улыбаясь, она взяла его за руки, и они закружились под звуки невидимых флейт и лютней... Так было в их первую встречу. И вновь ее волосы цвета пламени рассыпались по изящным точеным плечам, оплели их обоих, вскружив ему голову своим теплым ароматом. Именно в этот момент он почувствовал, что безнадежно и навсегда влюбился в ее изумрудные глаза, сияющие волосы и нежное тонкое лицо.

Они кружились, становилось все жарче и жарче, и почему-то не хватало дыхания, и ноги не слушались, а Кора смеялась, тянула его за собой... Юная, резвая, быстрая, а он словно постарел, и не было сил за ней успеть... Так она и исчезла вдруг, не обернувшись, не подождав его... И темно, и душно, и жар в голове... Как давит виски, словно обручем. Потом понял, что давит — чей-то еле слышный стон «больно-больно»... Он ныл в его голове, рождая упрямую сверлящую боль... Так кричала Кора, а он зажимал тогда себе уши ладонями, потому что ничем не мог ей помочь, а слышать такое не было сил... Теперь ему больно, невыносимо больно...

Стук, ржание... Это Мышка. Мышка что-то почуял.

Фредерик открыл глаза и тут сообразил, что болен. Совсем болен. Его знобило, а голова, наоборот, горела, словно в огне. «Ну оно и к лучшему. Осталось только помереть».

Ему уже было все равно, кого почуял Мышка. Зверя или человека — какая разница, кто, возможно, прикончит его здесь. И мысль о смерти показалась даже заманчивой...

— Да он еле жив, — раздался голос. — А ты говорил: очень опасен. Не опаснее младенца.

— Так убейте его, сэр.

— Зачем? Только потому, что он тебя зацепил? Если он так хорош в битве, как ты говорил, у меня будет к нему пара предложений... Ишь, как его подкосило. А синяк-то какой славный... Кто-нибудь, влейте в бедолагу нашего лекарства! Да укутайте его получше. И поедем из этой дыры.