Вадим Саитов - Цитадель души моей

Что с того, что трон в Бурдигале вполне себе человеческая задница согревает? Вот ведь и шайки нашей голова — Бер, а вовсе не вольп, ну? Достаточно раз на них взглянуть, когда они в одной комнате встречаются, и сразу понятно становится — кто голова, а кто — одно название. Думаю я, с наместником нашим — то же самое, потому он и наместником зовется, а не императором, верно ведь?

Обмирая от робости я направился вниз, в подвал — там, в небольшой скромно обставленной комнате, Шел принимал визитеров. Никто никогда не видел, чтобы Шел оттуда выходил, но жил он всё ж не у нас в подвале. По слухам, из комнаты вольпа был еще один ход — прямо на улицу. А может, и не один. У любой лисьей норы обязательно имеется парочка запасных выходов. Щербатый на прошлой неделе клялся, что видел Шела, выходящего прямехонько из стены двухэтажного дома на Судейском спуске. Врал, скорее всего.

Самого разговора я не боялся — я отлично знал, какой он будет. Вольп будет сидеть в кресле со скучающим видом, смотреть в сторону и изредка задавать странные вопросы вроде «Видел ли ты когда-нибудь свою маму голой?», «Как думаешь, голод — какого он цвета?» или «Чуешь ли ты иногда кислый запах, которого никто другой не чувствует?».

Ответы будет выслушивать без всякого внимания, словно они ему и не нужны совершенно, будет подолгу задумчиво изучать собственные когти, потом, словно спохватившись, задавать другой такой же дурацкий вопрос, а потом скажет: «Все. Можешь идти». Подобные «разговоры» с нами, мелюзгой, он проводил где-то раз в полгода, удивляться мы давно перестали, хотя зачем это вольпу — так и оставалось непонятным.

Слышал я несколько версий, но что-то на правду похожее только Пухляк выдал:

— Это он так выясняет, какой у кого талант скрытый имеется, чтобы потом с этого человека навару побольше получить.

— Не, — возразил я, — он же про таланты и успехи ни одного вопроса не задает, меня он даже ни разу не спросил, что я умею.

— А может, ему надо знать, не что ты умеешь, а что ты можешь уметь лучше всего? Ты ж этого и сам не знаешь. А может, и догадываешься, да соврешь. Вот вдруг у тебя, Заморыш, такой талант свою задницу клиентам подставлять, что ты любой бордель озолотить сможешь? Так ты ж сам не признаешься. А он спросит там своё «Нравится ли тебе на казни смотреть?», покумекает себе и всё поймет. Вольпы, они большие мастера со всего прибыток получать, потому и заправляют всем, понял?

Виду я не подал, но мне неприятно стало — уж больно в жилу мне Пухляк своим примером попал. Так что я на всякий случай стал невпопад отвечать. Спрашивает он, скажем: «Как часто ты сны видишь?». Я их где-то через день вижу, но отвечаю «Каждый день».

Поначалу пугался, что он ложь почует, но вольп ничем не выдал, что заметил мою хитрость — да и то сказать, даже если б он и заметил что-то, как тут проверишь, какого цвета мне голод представляется? То-то и оно, что никак.

Но на этот раз всё пошло по-другому.

Я зашел в комнату, закрыл за собой дверь, остановился в шаге от двери, как обычно, и принялся ждать первого вопроса, но вольп не стал задавать вопросов. Он поднял голову и, впервые на моей памяти, посмотрел мне в глаза. Я похолодел.

— Подойди ближе, человеческий детёныш.

Волоча негнущиеся ноги, я сделал два маленьких шага.

— Ближе. Еще ближе. Вот так.

Янтарные глаза вольпа мерцали в свете единственной свечи, и, казалось, мерцание это заливает всю комнату золотистым сиянием. Глаза завораживали, они притягивали к себе внимание, как два золотых самородка неимоверной ценности.

— Прости меня, мне придётся причинить тебе боль.

«Боль?!» — острый укол паники на мгновение вывел меня из оцепенения, но ужас быстро схлынул, смытый льющимся из глаз вольпа янтарным потоком.

— Я хочу, чтобы ты еще раз вспомнил тот день, когда ты попал к нам.

Я промолчал, и не потому, что вольп, похоже, не ждал ответа. Я был уверен — даже захоти я что-нибудь сказать, мои губы не шелохнутся.

— Ты помнишь, как звали твоего хозяина?

Я попытался разомкнуть губы и, к моему удивлению, это у меня получилось.

— Домициан, — произнес я шепотом, едва слышным даже мне самому.

— Хорошо, — кивнул вольп, — тебе до этого приходилось убивать людей?

Я же говорил уже! Ему же и говорил! Вспыхнуло в памяти ярким видением — двое держащих меня за плечи громил, звероподобный силуэт в темном углу… но ведь этого же не было! Первый раз я предстал перед Шелом, будучи Лягушонком уже пять недель, прекрасно осведомленный, с кем мне предстоит впервые встретиться и каков будет разговор.