Денис Чекалов - Гончие преисподней

Хватит теплой ванны с травами, – произнес я, увлекая ее в таверну. – Понежишься, посочиняешь историй про рыцаря Двустана и принцессу Изо-Льда. Авось все и пройдет.

– Почему это? – удивилась Френки.

Девушка упиралась, пытаясь потыкать взглядом певца.

– Потому что герой обмочился, – пояснил я. – Разве не понятно? Вся культура гоблинов на этом основана.

Таверна оказалась полна народа. Словно кто-то взял людей, как расписные деревянные игрушки, и щедрой рукой высыпал их, нимало не заботясь о том, хватит ли им здесь места.

Гоблинов здесь почти не было; дети леса, они предпочитали рощи городам, а вечернее небо – серым балкам над головой. Только один или два лесовика неторопливо возились у стойки, пробуя местный эль.

Опрокинув кружку, один из них смотрел на другого, словно спрашивая: «Ты думаешь об этом то же, что и я?» – и они заказывали еще по одной, другого сорта.

Люди здесь не походили на тех, кого обычно встретишь в таверне. И это отличие заключалось не в их облике, не в одежде и даже не в том, как они себя вели. Наверное, впервые в жизни горожане пришли сюда не за выпивкой, не за досужими сплетнями, а просто для того, чтобы побыть друг с другом, ощутить рядом родственное тепло.

Я знал, это ненадолго, лишь пока действует магия волшебного Орба. И отчего-то мне казалось, что люди вокруг в глубине души тоже все понимают.

Но пока они радовались – и не хотели ничего портить.

Несколько парочек сидели даже не в углах, а за центральными столиками – в таких позах, какие обычно никто бы не смог позволить себе в этом маленьком консервативном городке.

Они целовались и тискали друг друга прямо у всех на глазах, но те, кто их окружал, были слишком заняты своими собственными спутниками, чтобы обращать внимание на других.

– Посмотри сюда, – негромко сказала Френки.

За боковым столиком, у окна, сидел комендант форпоста. Он потягивал из зеленого стакана прозрачный яблочный сидр и задумчиво смотрел на людей, что по-прежнему веселились на городской площади.

Вид Стендельса был настолько типичен для подобной таверны, что сложно было сразу понять: офицер здесь такой один. Общая радость, кажется, совсем не затронула его, словно не он несколько часов назад весело отплясывал с гоблинами лесные танцы.

– У него нет пары, – тихо произнесла Франсуаз.

– Так бывает, – согласился я. – Есть люди, которые остаются одни даже на празднике любви.

– Посиди с ним, – предложила девушка. – Слишком уж он печально выглядит. Мне все равно надо принять ванну после того, что произошло в лесу. А если ты пойдешь со мной, я опять брякну что-нибудь романтическое, и уж тогда мне придется с горя утопиться. Давай.

Я мог бы возразить, что Стендельс охотно предпочтет моей компании любую из пышногрудых красоток, что покачивали ножками у стойки бара. Но я понимал также – ни одна из них, даже под действием колдовства, не пойдет на такой подвиг человеколюбия.

– Спускайся, когда закончишь, – произнес я и направился к коменданту.

Я не понял, заметил ли он мое появление, поэтому присел к его столику, не дожидаясь, пока он меня пригласит.

– Они не открыли бочки, – сказал комендант, не поворачивая головы.

– Кто? – спросил я.

– Люди на площади. Они выкатили четыре бочонка эля, но так и не раскупорили ни одного из них. Я смотрю на них уже больше часа…

Он посмотрел на дно своего стакана – то ли для разнообразия, то ли ожидал, что искаженное отражение в сидре подтвердит его слова.

– Здесь никто не пьет, – сказал Стендельс, делая хороший глоток. – Даже вон те гоблины – видите?

Офицер указал на пару, сидевшую у стойки.

– Им просто интересно попробовать все сорта эля… Уверен, они до утра останутся трезвыми. Хорошую стекляшку вы разбили в форпосте, Майкл. Наш священник объяснил мне, как она действует.

Он нырнул в стакан, глубоко, прямо носом, и мне показалось, что сейчас за зелеными стенками скроются даже его прижатые к голове уши.

– На меня почему-то нет.

Стендельс потянулся к бутылке, опутанной несколькими слоями паутины.

– Немного повеселился, еще там, на стене, потом все прошло. Не знаете, отчего это?

Я знал, но не хотелось ему говорить.

– Мне уже тридцать шесть, – продолжал офицер. – Самое время жениться, завести семью. Как-то не срастается.