Виктор Келлехер - Брат из царства ночи

Реймон стоял недвижно. Он глядел на эти два тела полными слез глазами. Он моргнул, слезы скатились по щекам, и он простер руки над безжизненным телом Луана.

«Люби тех, кого бы боялся», – предупреждала его Пилар, но он не слушал, не понимал. А теперь… теперь…

Внутри него словно открылись ворота: скорбь хлынула из них, такая же неослабная, как и штормовое море. Ничто не могло ее удержать. И впервые за свою недолгую жизнь он плакал, совершенно не сдерживаясь. Он оплакивал не только Луана, но и Дорфа, и Пилар, и самого себя.

Он все еще лежал, рыдая, когда Лал снова вошел в комнату и поднял его на руки. Реймон не сопротивлялся. Когда Лал тоже заплакал от горя и потрясения, Реймон прижался к огромному телу изо всех сил, держа в руках дорогую жизнь, словно боялся, что Лал тоже может ускользнуть от него во тьму.

Пока Реймон отлеживался, залечивая рану, Лал и Нари собирали дрова для погребального костра. Древесины вокруг было навалом. Буря занесла сюда тяжелые ветки и полусгнившие бревна, и когда вода отступала, они оставались в дверных и оконных проемах домов. Лал починил лодку Солмака, и на ней друзья сплавляли дрова по улицам к морской стене. Весь груз складывался на ней. Лал без устали таскал тяжеленные бревна вверх по винтовой лестнице. Работа помогала ему отвлечься от скорбных мыслей. Именно там, высоко над городом и морем, был устроен огромный костер.

Нари постановила, чтобы в костер были положены только останки Луана и Пилар. Тело же Солмака она хотела просто сбросить в море. Сначала Реймон соглашался с ней, но затем вспомнил, что Луан умер со словом «брат» на немеющих устах. Лал положил конец их спору, сказав, что Луану и Солмаку должны быть возданы равные почести. Два мертвых брата и женщина, которую оба любили, вместе лежали на приготовленном костре.

Они не зажигали огня до наступления второго вечера после смерти Луана. На небе взошла неполная луна и, дождавшись, когда лица мертвецов осветились ее мягким серебряным светом, Лал поднес огонь к костру. В течение первого часа мокрое дерево горело неохотно, шипя и дымясь, но затем пламя поднялось выше, и искры полетели высоко в воздух, так высоко, что, казалось, они достигали самой луны.

Костер горел почти до утра. Реймон, Нари и Лал молча сидели вокруг него, с грустью глядя на огонь, навсегда прощаясь с дорогими существами. Перед самым рассветом пламя угасло.

Убирать пепел не пришлось. Когда солнце поднялось над синими горами, с моря прилетел свежий ветерок. Набирая силу, он понес легкий прах через весь город и развеял крошечные частицы в лазурном свете раннего утра.

– Дом!.. – провозгласил Лал. – Для Пилар… для Луана… – Голос его звучал грустно, но успокоенно.

Реймону тоже хотелось сказать что-нибудь, особенно о Дорфе и Солмаке, двух людях, сыгравших такие разные роли в его судьбе. Но ему было трудно примирить противоречивые чувства.

– Может быть… может быть, есть только двое великих ворот, – произнес он наконец, глядя, как ветер играет с пеплом, – ворота, которые каждый должен пройти, независимо от того, кто он есть и что любит или не любит. Ворота, которые, никто не хранит, только ты сам.

– Солмак пытался хранить их, – напомнила ему Нари, – не забывай об этом. Он думал, что может решать сам, кому можно родиться, а кому надо умереть.

– Какая чудовищная ошибка, – произнес Реймон.

Нари пристально взглянула ему в лицо.

– А ты не боишься однажды допустить подобную ошибку? – спросила она.

Реймон придвинулся поближе к Лалу, ему было уютно сидеть рядом с великаном.

– Нет, не боюсь. Особенно если Лал останется со мной и поможет мне не забыть, что Солнечные ворота – лишь ворота, и ничего больше. Мы вообще можем убрать их, чтобы оба города снова соединились.

Предложение это понравилось, и меньше чем через час, горя нетерпением поскорее начать действовать, спутники снова двинулись в поход. Реймон и Нари сидели в лодке, а Лал тащил ее за веревку.

Амулет Пилар пропал у Лунных ворот несколько дней назад вместе с их собственной лодкой, но это абсолютно не беспокоило Лала. Единожды пройдя путь через лабиринт, он, видимо, прекрасно запомнил дорогу. На каждом перекрестке он уверенно поворачивал в нужную сторону. Лал пел на ходу, и его высокий пронзительный голос несся по улицам, зачаровывая не только змей и крокодилов, а также Реймона и Нари. В отличие от Лала, идущего по грудь в прохладной воде, они сидел на самом солнцепеке. Да и бессонная ночь не прошла даром. Постепенно обоих разморило, и они глубоко заснули.