Владимир Жариков: Сказочный отпуск

— Да? А я думал, тебе нет и тридцати.

— А тебя как звать?

— Фролом с детства кличут.

— Редкое имя.

— Почему? У нас в слободе батюшка чуть ли не каждого второго Фролом нарекал.

— В какой слободе?

— Дык-э… в Мечетной слободе. Не слыхал?

— Не-а. Это где?

— Вот те на! В Оренбуржской губернии. Там Емеля Пугачев отряд свой собирал.

— А-а. Родственник Аллы Пугачевой, что ли?.. О-па! Есть!

Лопата глухо звякнула. Петрович извлек из земли заржавленную жестяную банку из-под кофе. Банка весила никак не меньше трех килограммов. Петрович открыл ножом крышку и лостал оттуда завернутый также в тряпицу и полиэтилен золотой самородок величиной с добрый кулак.

— Ох, ты ж, мать честная! — воскликнул Фрол. Теперь он в свою очередь пожалел, что не пришел на полчаса раньше и не стал копать ямку в этом углу. — Откуда ж такая хреновина?

— Так ведь ты не говоришь, откуда у тебя алмазы. Ну, все, я свое достал, теперь ты закапывай и уходи.

— Щаз!

— Ладно, шучу. Ну, тогда бывай здоров, ищи для тайника другое место. Ну и заходи, если что.

— Хорошо. Только знаешь, я прибыл издалека, ты, почитай что, первый человек, которого я тут встретил, ответь мне на пару вопросов.

— Да не вопрос. Валяй!

— Кто сейчас царь?

— Где?

— Где, где — в Вологде-где. В Россеи конечно!

— Президент, в смысле?

— Какой такой президент? Царь-батюшка! Все еще Павел Петрович, или уже Александр Палыч? А может, и Николай Палыч?

— Да ты с Луны никак свалился? Какой Николай Палыч? Двадцать первый век уж на дворе!

— Двадцать пер… — Фрол поперхнулся. — Это что же получается, я там двести с лишним лет пробыл? Ведь мы тыща восьмисотый год встречали, когда я в колодец-то рухнул!

— Псих! Вот не было печали с шизофреником встретиться!

— Да погоди, погоди! Ты верно говоришь, ты меня не разыгрываешь?

— Вот те крест! — Петрович усмехнулся и размашисто перекрестился, но Фрол не заметил иронии.

— Теперь верю. Но и ты мне поверь. В 1800-м году я провалился сквозь землю и попал в другой мир. А сегодня только вернулся оттудова. Вот с этим, — он показал тряпицу с алмазами. — Энтого у меня еще больше с собою было, цельный мешок. Да мешок прохудился, и все в омуте потопло.

— Слышь, а там что, правда такие камушки можно раздобыть? Я тоже хочу. А как туда переправиться, в этот другой мир-то? Может, и мне можно?

— Можно. Все расскажу. Потом. Когда у меня доверие вызывать будешь.

— Ясно. Слушай, поздно уже, ты где ночевать-то собираешься?

— Да пока нигде. Я же вот, как есть, так и явился, никого тута не знаю. Хотел камни спрятать, а потом уж какую деревеньку найти, к добрым людям на ночлег попроситься.

— Да какая тут деревенька?! На двести верст в округе ни одного поселения нет.

— Да ты что! Где ж это мы?

— Где! В тайге, братан, в Сибири.

— В Сиби-и-ири! Вот оно что. Выходит, за двести лет ее так и не заселили.

— И еще двести лет не заселят. Значит так: тут, в пяти километрах отсюда, зимовье — я там ночую. Хочешь, пойдем со мной. Печку затопим, ужин соорудим, крупа у меня есть, дичь есть: утром сегодня я рябчиков настрелять успел. А завтра видно будет. Лично мне в тайге делать больше нечего. Если пораньше встать, к вечеру до железки можно дотопать. Там разъезд, рабочие поезда останавливаются. До большой станции доберемся — и в город. Такой план устраивает?

— Годится. Мне тапереча все годится.

Они углубились в тайгу и через час оказались около небольшой избушки, стоявшей возле шустренького прозрачного ручейка. На дворе уже начинало смеркаться. Пока Петрович возился с дровами и с печкой, Фрол сходил за водой, ощипал рябчиков. Наконец вода в небольшом армейском котелке закипела. Кинули туда крупу, а рябчиков насадили на прутики и пожарили так, на углях. Когда ужин был на столе, Петрович достал четвертинку, по-братски разлил водку в кружки. Чокнулись, выпили.

— А я, понимаешь, задолжал браткам кругленькую сумму… — рассказывал Петрович свою историю.

— Своим братьям?

— Да нет, бандитам. Открыл свой бизнес, а он погорел.

— Чего у тебя сгорело?

— Да ничего. Дело я свое начал. И прогорел, понял?

— Понял.

— Нужны были бабки…

— Повитухи? Гадалки?

— Да нет, деньги. Квартиру я заложил. И тут вспомнил, что еще в конце восьмидесятых в тайге самородок спрятал.

— Зачем прятал? Почему сразу с собой не забрал?

— Смотри, — Петрович достал свой кусок золота. — Вот тут видишь срез? Не то лопатой, не то ковшом саданули. Или, может, бульдозер проехал, потому и не брал его никто. Я когда нашел, показал начальнику — я тут в геологической партии работал. А он как увидел, взял и зашвырнул подальше в кусты. Я говорю: «Ты чего?» А он мне: «А как ты его сдавать будешь? У тебя спросят: а где вторая половина? И все, срок дадут, к гадалке не ходи!» Тогда такие порядки были: скрываешь золото, значит преступник. А я ночью отыскал его, самородок-то, и спрятал. Решил, придет время, пригодится. Вот оно и пришло. И ведь цел, паршивец, сохранился как в банковском сейфе, восемнадцать лет пролежал — и ничего! Теперь за него шестьдесят, а то и семьдесят кусков зеленых отвалят. С братками рассчитаюсь, квартиру верну — и можно по новой в долги влезать.