Андрей Басирин - Тень Аламута

— Вы так робки, сир де Бюр, — усмехнулась Морафия. — Хорошо. Укажите мне, кого вы подозреваете.

— Я никого не подозреваю. Но молю вас, Ваше Величество! Сенешаль Гранье…

— Его не будет два дня. Вы довольны?

— Хм…

— Евстахий слишком занят. Завтра он отправляется в Тивериаду с ревизией. Вас никто не хватится, уверяю! Вы забываете, что, даже изнывая от страсти, женщина заботится о безопасности.

Рука Гуго, до этого спокойно лежавшая на талии принцессы, скользнула к ее груди. Не раздумывая, Мелисанда двинула оруженосца локтем.

— Ты чего? — пискнул Гуго.

— Лапы не распускай, — сквозь зубы процедила принцесса.

— Так лежать же жестко!..

— Тс-с-с!

Момент был упущен. Где встретятся любовники, Мелисанда так и не узнала. Королева и коннетабль прошли мимо пещеры, и слов стало не разобрать. Ничего, беда небольшая. Когда голоса окончательно стихли, принцесса одернула блио.

— Так. Изволь объясниться, Гуго.

— Ваше Высочество! — Голос оруженосца сорвался в писк. — Ваше Высочество, там камень… ребра… Честное слово, я же ничего!

— Так-таки ничего? — Мелисанда смотрела с насмешкой. — Совсем?

— Ну…

Она требовательно подставила щеку:

— Поцелуй.

— Ваше Высочество!..

— Я приказываю.

Ослушаться оруженосец не посмел. Губы его дрожали. Едва прикоснувшись к щеке принцессы, Гуго отпрянул. Сердце его бешено колотилось.

— И всё?! Да ты в детстве целовался смелее. Смотри, как надо.

Мелисанда обняла Гуго и прильнула к его губам своими.

— Проследи за коннетаблем, — прошептала она, выпуская его из объятий. — Выясни, куда он направится. Но не вздумай попасться! Я не собираюсь любоваться твоей головой на стене, понял?!

Юноша ошарашенно кивнул. Вид у него был преглупый.

— А теперь уходи. Нас не должны видеть вместе.

Гуго снова кивнул. Комнатная собачонка, ожидающая подачки… Кажется, он всерьез настроился на продолжение.

— Ну же!

Вздохнув, оруженосец выполз из грота. От расстройства он совсем забыл, что нужно скрываться. К счастью, дорожка была пустынна.

Мелисанда поступила осторожней. Сперва она тридцать раз прочла молитву Богородице, прося совета и помощи. Потом, решив, что прошло достаточно времени, выбралась наружу.

Дела выглядели безрадостно. Морафии действительно плевать на отца: у нее любовник. Да и регентами она, судя по всему, вертит как хочет. Отныне принцессе придется полагаться только на себя. Кто знает, кому во дворце еще можно довериться, а кому нельзя?

Глаза защипало. Мелисанда с яростью смахнула слезы. Она — будущая королева! Ее отец в плену за тридевять земель отсюда. И надеяться ему не на кого.

Только на старшую дочь. Да еще, может быть, на графа Жослена.

Низкое вечернее солнце жарило вовсю. Высоко в синеве неба парил ястреб, и граф от всей души ему завидовал.

Наверняка там прохладно и покойно. Там нет мародеров и дезертиров. Ястребу не станет досаждать купец, у которого лангобарды стянули половину коровьей туши, а потом в кустах обрюхатили его дочку. Нет армий, владений, врагов и обязательств.

Хорошо ему, крылатому…

Палатки крестоносцев белели в степи, словно гигантские грибы, лишь кое-где встречались шатры побогаче, цветистые. Алый с золотом — румийца Алексея. Синий с черным — неистового каталонца Хосе по прозвищу Сель. А белый с золотом принадлежит Летольду, этого старого рыцаря Жослен помнил еще по штурму Иерусалима. Летольд был первым, кто взобрался на стены обреченного города.

Ветер колыхал травяное море, донося до графа запахи сточных канав, дыма и ячменной каши. Крестоносцы остановились лагерем недалеко от полунищей сирийской деревни, которая была столь мала, что вряд ли могла разместить армию Жослена. Как-никак неполная тысяча рыцарей. А еще — оруженосцы, пехота, обоз.

Приближалось время обеда. Слуги графа выставили козлы, накрыли их доской. Большеносый мальчишка с песочно-желтой гривой и сросшимися на переносице бровями сноровисто застилал стол скатертью. Мальчишку звали Анри. Второго оруженосца графа звали так же. И чтобы различать их, граф прозвал одного Носачом, другого — Дылдой. Сейчас Дылда ухаживал за графскими лошадьми.

Жослен вздохнул: вот уж больше недели они торчали в этой проклятой дыре. Воины за глаза прозвали графа Кутерьмой, и будь его воля — в глаза звали бы так же. Жослен ненавидел бездействие, мирная жизнь приводила его в ярость.

«Деревню, может, поджечь? — мелькнула отчаянная мысль. — Варвары. Не поймут… А развлечения не помешали бы».