— Солнце уже вот-вот встанет, — продолжал уриск. — Я побегу вперед, а лебедь должна лететь. Будет охранять вас сверху. Если увидит опасность — спустится и предупредит. Покажет вам, каким путем лучше всего идти. И помните, она не любит принимать женское обличье при солнечном свете — у ее народа это не в обычае. Конечно, если совсем уж придется, превратится, чтобы поговорить с вами, но надолго в таком виде не останется.
Лебединая дева уже отворачивалась. Бледное лицо скрылось за водопадом иссиня-черных волос. Гибкая фигурка скользнула за выступ скалы — и в небо, раскинув могучие крылья, вытянув узкую змеиную шейку и поджав красные лапки, взмыл грациозный лебедь. Крылья хлопали, точно парус под ветром. Вскоре недавняя гостья превратилась в крохотное пятнышко высоко над головой.
Над Зубчатым кряжем показался краешек солнца.
В лучах рассвета оказалось, что в лагере нет ровным счетом ни одного уриска. Вивиана с Кейтри мирно спали, обнявшись, в пещерке меж корней. Сонные личики были тихи и невинны, как два нежных персика. Тахгил сидела у потухшего костра, обхватив руками колени. Погрузившись в скорбное забытье, она невидящим взором глядела на угли и золу. Чарующие цветы паслена уже закрылись, склонили головки, прячась от света дня. Только Эрроусмит стоял под изогнутым деревом, что простирало ветви над скалами и умытыми росой папоротниками.
Молодой человек снова глядел на запад. По напудренному лиловому горизонту гулял розовато-сиреневый ветер, принося с собой резкий свист, тарахтение и треск — то верещали сороки. Эрроусмит повернул серебристо-седую голову и устремил на Тахгил невыносимо пронизывающий, горящий взгляд.
Но только и всего.
В то утро путники, ведя коней в поводу, поднялись на Маллорстангов обрыв. С вершины их взору открылась широкая и ошеломляющая перспектива.
Над головой в небе безраздельно царили тучи. Сердцевины их, таящие грозы, отливали лиловым, по краям же солнце подсвечивало эти грозные крепости ослепительной золотистой белизной изящного кружева. В лохматых просветах синела бездонная лазурь.
Понизу тянулась вдаль, скрываясь в дымке, глубокая долина реки Чернушки, утопающая в прекрасных диких лесах, над которыми развивались вуали испарений. Сама река петляла по центру долины, но за деревьями ее было практически не видно — лишь кое-где средь листвы блестела вода. Леса, такие густые по берегам, постепенно редели, поднимаясь в обе стороны по склонам долины, так что к самому верху на склонах росла разве что лишь трава. Там начиналось царство серых камней и воздушных пустот, где привольно носился резкий сильный ветер, способный в один миг сдуть неосторожного путника с обрыва. Вершины холмов, спящие непробудным сном исполины, насупившись, глядели на горизонт. Но под лысыми макушками спадали вниз блестящие пряди волос, локон за локоном, завиток за завитком. Эти пряди — глубокие расщелины и овражки, поросшие лесом, кувыркались к самому дну долины. Порой они пропадали из виду, уходили под землю и там блуждали в потайных пещерах, пока, наткнувшись на скальный пласт, не проступали снова родниками и фонтанчиками на склонах холмов. Самые большие речушки текли в своих отдельных ложбинках, пробираясь сквозь пелену испарений каскадами ярких водопадов.
За западной стеной Черной долины смутно вырисовывалась зубчатая гряда Блеклого кряжа. С востока тянулась к небесам высокая Дорога Нежити — но саму ее видно не было за густым туманом.
Стараясь держаться повыше, всадники поскакали направо. Под копытами коней простирались заросли пушицы и вереска — зеленые, коричневатые, розовые просторы. Бекасы и кроншнепы перепархивали меж кустов можжевельника, предостерегающе приговаривая: «Повер-рните! Повер-рните!»
К полудню путешественники достигли южной оконечности Пустынного кряжа. Этот внушительный горный хребет, разделявший две речные долины, увенчивался плоской вершиной, узкой и извилистой, как присборенная лента. Кое-где ширина его не превышала двух футов. Через несколько шагов тропа расширялась до семи — десяти футов, но лишь для того, чтобы, не пробежав и фарлонга, сузиться снова. Местами этот опасный путь ограждали торчащие вверх выступы скал, однако по большей части с обеих сторон уходили вниз отвесные обрывы. Тому, кто решался избрать сей поднебесный, подвластный всем ветрам путь, открывался вид на обе долины сразу — и Черную, и Воронью. Реки, что дали название этим долинам, рождались на свет прямо под ногами путников. Слева от себя внимательный путник мог разглядеть тоненький ручеек, позже превращавшийся в полноводную реку Чернушку, справа же били ключи, которые потом, слившись в единый поток, образовывали Воронью реку.
Читать дальше