К.Дж. Паркер: Убийца дракона из Меребартона

Перевод: zhuzh, bazalmont, marmax, alesyasparrow

Редактура и вычитка: zhuzh, marmax, alesyasparrow

Booktran, 2014 г.

Если вы хотите отблагодарить переводчиков и поддержать проект, добро пожаловать на www.booktran.ru.

Я чинил свою ночную вазу, когда они прибыли, чтобы рассказать мне о драконе.

Починка ночной вазы — это такая работа, которую считают легковыполнимой. Лудильщики ведь делают это. А они не больно-то сообразительные, иначе занимались бы чем-нибудь другим. На самом деле всё не так просто. Нужно просверлить несколько очень маленьких отверстий в сломанных частях, продеть через них короткие кусочки проволоки, а затем плотно скрутить их концы вместе так, чтобы соединить части достаточно крепко и сделать ночную вазу водонепроницаемой. Для этой работы вам понадобятся очень твёрдое, острое и тонкое сверло, намётанный глаз, много терпения и по крайней мере три пары крепких, как камень, рук. Лудильщик запросил монету с четвертью, на что я сказал ему: «Проваливай, я сделаю это сам». Но вскоре до меня начало доходить, что некоторые виды работ предназначены для специалистов.

Ах, какая ирония.

Во-первых, глупо с моей стороны было сломать ночную вазу. Обычно я не настолько неуклюж. Просто споткнулся об неё в темноте — вот как я объясняю это. «Нужно было зажечь лампу, тогда ты бы не споткнулся», — сказала она. Я заметил, что долгими летними вечерами в лампе нет необходимости. В ответ она ухмыльнулась. Мне кажется, что она не вполне понимает, насколько шатко наше финансовое положение. Мы ни в чём не нуждаемся, ничего подобного. Нет абсолютно никакой необходимости продавать землю или занимать деньги. Дело в том, что если мы продолжим излишне тратить средства на ламповое масло, лудильщиков и прочую ерунду, то придёт время, когда небольшое сокращение нашего дохода начнёт причинять лёгкие неудобства. Только временно, конечно же. Трудные времена пройдут, и скоро у нас всё наладится.

Как я уже говорил, ирония.

— К тебе пришёл Эбба, — сказала она.

Она видела, что я был занят.

— Ему придётся зайти ещё раз, — огрызнулся я. Между губами у меня было зажато три маленьких кусочка проволоки, что значительно снизило впечатление от сказанного.

— Говорит, это срочно.

— Прекрасно.

Я положил вазу. Называйте как хотите, но больше это не было вазой. Остались лишь несвязные воспоминания о форме вазы, непрочно скрученные между собой металлической проволокой так же, как чешуйчатая броня, какую носили наши противники в Аутремере.

— Впусти его.

— В этих сапогах он сюда не зайдёт, — и я сразу понял, что так и будет, пока она разговаривает таким тоном. — И почему бы тебе просто не перестать с этим возиться? Ты только зря тратишь время.

Женщины так нетерпеливы.

— Лудильщик…

— А этот кусок вообще не сюда.

Я бросил собранное безобразие на пол и, пройдя мимо неё, спустился вниз по лестнице в большой зал. Большой в этом контексте — строго сравнительный термин.

Эбба и я понимаем друг друга. Для начала, он практически мой ровесник — я моложе на неделю; что с того? Мы оба выросли, молча стыдясь своих отцов (его отец Оссан был самым ленивым человеком в округе, мой — тоже), и оба были втайне разочарованы своими детьми. Он вступил во владение своей фермой незадолго до того, как я вернулся домой из Аутремера, поэтому мы в каком-то смысле стали нести ответственность за свою жизнь примерно в одно и то же время. Я не испытываю на его счёт никаких иллюзий и не могу себе представить, что он чувствует ко мне иное. Эбба среднего роста, лысый и тощий, сильнее, чем выглядит, и умнее, чем кажется. Когда я был мальчишкой, он устанавливал для меня мишени и собирал стрелы; никогда ничего не говорил, просто стоял рядом со скучающим видом.

У него было странное выражение лица. Он сказал, что я не поверю тому, о чём он собирался мне поведать.

Дело в том, что у Эббы нет абсолютно никакого воображения, даже когда он буянит во хмелю — в его случае пьяно хнычет. Если у вас сложилось впечатление, что он «не представляет из себя ничего путного», как отзывается о нём моя жена, то это случается довольно редко. Примерно дважды в год по особенным дням (понятия не имею, что это за особенные дни, да и, честно говоря, не спрашиваю) он устраивается на сеновале с большой четырнадцатифунтовой флягой и слезает оттуда только тогда, когда она опустошается. Что я пытаюсь объяснить, так это то, что он не имеет привычки видеть вещи, которые, прямо скажем, не существуют.