Сергей Нокс - Обреченные души. Раздор (СИ)

— Буря, чувствуется, будет, — подметил Салтус, — надо бы поторапливаться.

— Боишься промокнуть? — с издёвкой усмехнулся Кроук.

— Нет, за тебя боюсь, вдруг ураганом из седла выбьет, — засмеялся Салтус, при этом с тревогой смотря на беспросветные небеса, озаряемые вспышками молний.

— Да уж, Вьюнг явно сегодня чем-то недоволен, — с унынием в голосе, произнёс Огильд, прочно привязывая к седлу мешок с зубами дрэксора.

— Зато твой отец доволен, мы окропили сегодня клинки кровью, — сказал с надменным довольством Кроук.

— Криольд никакой мне не отец! — озлобленно протянул Огильд, сурово посмотрев на своего друга, — и хватит верить глупым россказням.

Друг промолчал.

— Запрыгивай, — позвал Фроста Салтус.

— Ваше Величество, а нам что делать? — растерянно спросили воины.

— Дорогу к деревне помните? — спросил угрюмо Фрост.

— Да.

— Ну, вот бегите за лошадьми, а если не поспеете, огненные темницы Анкаэльда с радостью примут никчёмных и безнадёжных мужей, — с ухмылкой высокомерно произнёс Фрост.

— Они прислуживают вам? — с подозрением поинтересовался Огильд.

— Я им никакой не господин и не ручаюсь за жизни этих трусов — схитрил король, решив сыграть роль обычного воина.

— У нас тоже не принято питать жалость к трусам и изменникам — сурово произнёс Огильд.

Мужчины кальхеймцы дружно кивнули в знак согласия, и вскоре все пятеро незамедлительно быстро скрылись за отлогими плечами холмов.

Величественный Собор святого Нэраэля в Вэйтстоун, отливавший на солнце узорчатыми белокаменными стенами, изумрудными переливающимися стеклянными пиками и причудливыми мозаичными окнами стал одной их военно-государственных опор Северного Форлианда. Однако жестокое искоренение язычества повлекло за собой разраставшееся, как ядовитый плющ, недовольство староверов, всё ещё остававшихся безукоризненно верным своим богам. И чтобы это возмущение не вылилось в религиозный бунт, глава собора — Отец Патри́р, молодой и амбициозный, по приказу императора принял карательные меры против язычников. Заблистали тогда на солнце лезвия узорчатых мечей, загрохотали и залязгали пластинчатые сапоги и латы, на ветру развевались алые, как кровь, плащи с изображением золотого ангела в доспехах с расправленными крыльями, вооружённого мечём и щитом. Соборники врывались в каждый дом, и если они находили хоть одну статуэтку языческого бога, семью, без исключений, ссылали на рудники, а рьяных заступников «правого» многобожия, привязывали к столбу и сжигали прилюдно на костре. С тех пор, минули уже более пятидесяти лет, и за всё это время язычество было искоренено и безвозвратно предано забвению.

В просторных залах собора царил аромат душистых трав и эфирных масел. Мозаичные окна были плотно затянуты синими шторами. Безгласный полумрак разгоняло пламя свечей в золотых подсвечниках и люстрах, подвешенных на золотых цепях под самые своды. От резных дубовых дверей тянулось две колоннады в виде скорбящих ангелов. В руках они держали золотой подсвечник, а крыльями поддерживали свод. Между ними тянулась беломраморная дорожка, укрытая алым махровым ковром, которая вела к обширному помосту. По обе стороны от колоннад располагалось два ряда дубовых лакированных скамей.

Сегодня в соборе было чрезвычайно людно. Стоял страшный гул. Казалось, что весь Вэйтстоун собрался в этих стенах: крестьяне, ремесленники, купцы, стража, вельможи. Народ ютился, где только мог. Вдруг раздался грохот — опустился дверной засов. Две боковые двери напротив помоста, сходных со стенами, медленно отворились. Из скрытых комнат начали выходить люди в странных одеяниях. Первыми были послушники — бритоголовые чисто-выбритые юноши в белоснежно-белых жилетках с золотыми ангелами на спине, накинутых на белую рубаху, ниспадавшую, как платье, до самого пола. Послушники вставали возле помоста, друг напротив друга, в руках они держали по свече. Всего их было десять человек. Следом за ними вышло по двое послушников Нэраэля из каждой двери. Первые были с обшитыми золотым ангелом красными плащами, а шедшие за ними — с синими плащами. Один нёс небольшой золочёный таз с каким-то янтарным маслом, а другой две пустых золотых чаши. Затем из левой двери в чёрном плаще вышел мужчина средних лет с вьющимися до груди чёрными волосами и красивой аккуратной бородой, за ним в синем плаще юноша с короткими тёмно-русыми волосами, торчащими на затылке и густой чёлкой свисавшей до густых чёрных бровей, под которыми блистали изумрудно-голубые глаза. Третьим, в белых одеждах, бритоголовый, чисто-выбритый, следовал сын императора Тóральд, кареглазый юноша лет двадцати, скуластый с острым носом и слегка выпирающим вперёд подбородком. Из правой двери в это время в чёрных плащах и накинутыми на голову капюшонами вышло двое мужчин и женщина. Впереди шёл глава культа Нэраэля — Отец Патрир, полностью посвятивший себя служению. Из-под капюшона виделась светло-русая прядь волос с проседью и длинная борода, заплетённая в косичку. За отцом Патриром следовала зрелая женщина с уложенными на затылок каштановыми волосами, которые свисали у неё до пояса. На невысоком широком лбе красовался золотой узорчатый венец с ангелом посередине. На скуластом лице женщины не было ни одной морщинки, губы горели алым, будто лепестки роз, а карие глаза, пристально выглядывавшие из-под каштановых пышных бровей, в сочетании с небольшим остреньким носом были полны загадочности и незыблемого спокойствия. Третьим, вновь с накинутым на голову капюшоном в том же чёрном одеянии, следовал худощавый, но плечистый пожилой мужчина с седыми волосами, которые свисали ниже груди и длинной седой бородой, заплетённой в косу. Из-под плаща виднелась узорчатая серебряная рукоять, эфес которой был выполнен в форме ангела простирающего руки к небу.