Александр Курников - Холодное лето

— Эйб Красный сказал, что она теперь не наша.

— Жив ещё браконьерище?

— Жив. Его, правда, немного Хиги подранил.

— Хиги?

— Ну да, он со мной в объезде был.

— И где он? Где Эли?

— Сестра, мы с ней три ночи назад расстались у нашей усадьбы, вернее у пепелища. Она и Маиркиа, служанка, направились к Маринготам, а Хиги, его убили люди некоего Кирка, там, где мы наткнулись на Эйба Красного с лесорубами, когда они рубили наши орхусы.

— Что ещё за Кирк?

— Бес его знает, может наёмник, у него ещё пояс был с такими бляхами с изображением волчьих голов.

— Может шакальих?

— Может и шакальих, я не разглядывал. Погоди, когда подомной ранили лошадь он, орал что-то про лунного волка.

— Ну, тогда точно, шакалы. Есть такие наёмники именуют себя лунными волками, а так настоящие клоачники. (Клоака — общее понятие организованной преступности.) Всякой работы не гнушаются. Ну чего младшой, давай помянем убиенных. — Сандэр залез под стол и извлёк оттуда четверть наполненную кокой-то жидкостью. Набулькал по половине глиняной кружки. — Ну, мир праху.

Росс махнул не глядя и буквально через какие-то секунды почувствовал как в животе разгорается пожар.

— В животе горит. — Просипел Росс.

— Это нормально. Тройной перегон, крепость ух! А пьётся как водичка. — Лесник хитро подмигнул.

Росс почувствовал как от живота в разные стороны потекли струйки мягкого тепла, как оживает натруженная долгой ездой поясница, как расправляются плечи, как становятся лёгкими ноги и как сильно хочется жрать.

— Давай рубай младший, а то сам срубишься. — Росс принялся за мясо с утроенной силой.

— Я так думаю, что те трое были людьми Хельмута этого, Невежи. Вот только не пойму, чего они мою хату не спалили. — Сандэр подёргал себя за косички на бороде. Росс тоже задумался над этим, но почувствовал как перед глазами всё плывёт.

— А может они испугались?

— Чего?

— Поговаривают, ты цверг.

Сандэр перегнулся через стол и нависнув над Россом, грозно сдвинув брови, тихо спросил.

— Это кто такой болтливый? — Вид такой туши в стальном шлеме слегка отрезвил Росса.

— Да болтают, вернее, болтали у нас. Да я не верю, про многих же невесть что говорят.

— А чего ещё болтают?

— В смысле?

— Про меня?

— Ну, колдун, вроде как глаза можешь отвести, золото в лесу прячешь, со своим племенем торговлю ведёшь. Да ладно тебе Сандэр. — Смутился Росс.

— М-да. — Протянул лесник. — Языки, что помело, но кое в чём правы. — Он сел.

— Это в чём?

— Хотя бы в том, что я и в самом деле цверг. Правда, секрета я из этого никогда не делал. Просто никто не спрашивал.

— Да уж, у такого спросишь.

— Хм. Жалко Хэнка нет, уж он-то порассказал бы, какие мы с ним фортеля по молодости выкидывали. Как дрались в рядах Сов Хамонта, как бражничали, как города брали. Эх, было времечко.

— Ты цверг, пошёл в наёмники? Да ещё к Совам Хамонта?

— А что?

— Ну, вы же отличные кузнецы и строители, и вдруг наёмник. Да ещё Совы! Я много о них слышал, разного, легенда в общем.

— Была легенда, пока маршал Регин не выставил нас против конницы императора Глесиуса.

— Битва Сторуких?

— Да, она самая. Только после этой битвы на двенадцать выживших, двадцать три руки осталось, и воспоминания в место Сов.

— А сколько вас было? А то разное говорят.

— А что говорят?

— Кто как, Одни тысяча, другие три тысячи.

— Эк хватили! Да будь нас три тысячи, летела бы Нойтская конница к верху сралами вместе с их императором до самой границы Элевгии и Нойта, а то и дальше! Нас тогда шесть сот человек было под рукой капитана Хамонта, шестьсот, а против нас три тысячи конной гвардии Глесиуса!

— И как же вы выстояли?

— А мы и не выстояли, но и они не прошли. Давай-ка ещё по одной. — Сандэр на булькал в кружки. — За Сов.

— Мне чуток, уж больно крепкая.

— А ты закусывай.

Так они сидели почти до самого утра, Росс спрашивал, а Сандэр отвечал. После неизвестно какой по счёту пол кружки крепкой травяной, тройного перегона, настойки, Росс тихонько сполз на пол, так и не дослушав интереснейший рассказ о том, почему цвергов так жаловали в любой армии мира.

Проснулся он со страшной головной болью и полным ртом кошачьего этого самого, во всяком случае так ему казалось, и желанием заблевать весь белый свет.

— Ну! Чего лежишь, лежебока?!

— О — О. — Простонал Росс.

— Что? Плохо тебе? — Росу показалось, что цверг издевается. — Пианство ЗЛО!

— Похмелье зло, а не пьянство.