Роберт Холдсток - Кельтика

— Ответь мне на один вопрос, — обратился я к Ниив.

Это было после третьего привала на нашем пути к озеру. Ниив пребывала в мрачном состоянии духа уже два «дня», и дважды ей было нехорошо. Обе ее сестры ехали в стороне, хотя я не слышал, чтобы они ссорились. Мы почти не разговаривали, да и возможности такой не было. Дул резкий ветер, пробирая до костей. Он выдувал из головы все мысли, кроме мыслей о том, чтобы согреться и быстрее вернуться домой. Наконец ветер стих, только скрип снега под копытами и фырканье оленей нарушали тишину. Ниив ехала впереди меня.

— Отвечу, если ты ответишь на мой.

Эта женщина пробуждала мое любопытство, но я пытался это скрыть. Что-то в ней будоражило меня. Не потому, что я чувствовал, как растет ее магическая сила, — ее смех был странно знакомым.

— Чьего ребенка ты носишь?

Она бросила на меня взгляд через плечо и некоторое время ехала молча, потом сказала:

— Я не знаю.

— Ты не знаешь отца? Ты что, спала в это время?

— Это еще не решено! — поправилась она сердито. — Пока не решено.

И я вдруг понял. И содрогнулся, поняв. Знакомые слова снова произнесены несколько поколений спустя. Она лишь их озвучила. Ниив смотрела куда-то влево, зная, что я наблюдаю за ней. Она ждала. Она молчала. Она знала, что это не праздное любопытство.

— Понятно, — сказал я. — Ребенка как такового нет, есть лишь твоя надежда. Мечта. В тебе пока ничего нет.

— Неправда, ребенок уже есть! — резко возразила она, а потом добавила: — Просто у него пока нет отца. Этот ребенок — Ниив, и только Ниив. Он ждет отца. Я уговариваю его потерпеть, но дети такие требовательные существа. — Она оглядывалась на меня, когда это говорила, я видел, что ей нравится дразнить меня. — Этот ребенок хочет родиться. Но разве он сможет развиваться нормально без отца?

— В самом деле, разве сможет?

Дальше мы ехали молча. Я пытался разобраться, восхищает меня Ниив или пугает. Когда она говорила, у меня по телу бежали мурашки. Мои кости буквально пели! Всю свою жизнь я верил, что все мои магические знания — иногда это называют колдовством — записаны на моих костях. Хотя сейчас я не использовал их (слишком дорого), мои кости были действенными амулетами и всегда предупреждали об опасности.

В самом деле, тревожные сигналы поступали отовсюду, особенно от беззвучных и зловещих переливов и всполохов северного сияния на ночном небе позади нас. Северный горизонт был полон жизни и весь в движении: цвета появлялись, исчезали, сливались, целый каскад сияния, водопад огня. Это фантастическое буйство красок отражалось в отполированных бусинах и костяных украшениях на шапочке Ниив.

Совершенно очевидно, что Ниив, получив от Госпожи Севера колдовские способности, принялась играть ими. В магии она, конечно, дилетант. Начала она с ребенка в своем чреве, чутье подсказало ей, что этот земной сосуд пригодится, чтобы поглощать чужую жизнь и чужие умения. Я знал об этой уловке еще с первого моего странствия, а также знал, какие меры предосторожности принять. Это очень опасное предприятие, а Ниив слишком молода, чтобы контролировать себя, а значит, и сама она опасна. Конечно, она научилась каким-то заклинаниям от отца, хотя вряд ли он ее учил. Скорее всего она украла у него какие-то магические формулы. А теперь ее отец мертв, он утонул. А она воспользовалась его смертью, чтобы вытребовать себе право на использование колдовства. Ее братец живет в каком-то своем призрачном мире, сейчас он едет где-то далеко позади нас. Некому было дать Ниив совет, наставить ее на путь истинный, некому контролировать ее необузданность. Я не сомневался, что никто, даже сама Ниив, не понимает, насколько она опасна.

Опасна! Хоть я и признался ей, кто я такой, как признался бы любому, представившись шаманом — а шаманы всегда врут и о своем возрасте, и о своих колдовских способностях, — она сразу раскрыла мой обман. Она знала, что я не простой шаман. Она увидела лицо черепа вместо моего лица. Она определила, что я принадлежу «к тем, кто следует тропою, что огибает мир». У нее бесспорный талант. В дальнейшем мне надо внимательно следить за своей речью и поступками.

Потом я стал размышлять о том, почему она мне чем-то знакома, и заподозрил, что ее вопрос ко мне будет касаться именно этого.

Через какое-то время я спросил ее:

— Как звали твою мать?

— Мою мать? Ее назвали в честь озерной синевы в разгар лета. А почему ты спрашиваешь?