Игорь Ковальчук: Скиталец

Король метнул на Эдмера предостерегающий взгляд, и тот не решился продолжать. Лишь осторожно добавил:

— Ваше отношение к этому убийству…

— Я очень рад этому убийству и не вижу причин скрывать это. Де Монферра правильно сделал, что умер. Плакать по нему никто не будет. — Ричард слегка усмехнулся. — Даже его жена.

— Но обвинять в его смерти будут вас, государь.

— Пусть обвиняют, — нетерпеливо отмахнулся он и отослал Эдмера. — Доказательств ни у кого нет.

Король Английский действительно был очень рад. Его беспокоило растущее влияние Конрада, а наглая и беспринципная ловкость последнего вызывала у Плантагенета смутную зависть. И Ричарда совершенно не волновало, обвинят его в убийстве Конрада или нет. Кто и как сможет потребовать от него ответа?

— Всем известно, что де Монферра убили исмаелиты, ассасины-убийцы, рабы Старца Горы. Кто может подозревать меня в том, что их отправил я? Разве они подчиняются моим приказам? — холодно возразил король на чей-то осторожный намек. — О чем же говорить?

Он считал, что привел весьма веский довод. Поэтому беззастенчиво воспользовался своевременной смертью Конрада, чтобы посадить на трон иерусалимского королевства своего родича и вассала. И теперь знал, что Генрих Шампанский будет ему верен, довольствуясь тем куском, который ему предназначен, и исполняя указания Англичанина.

Но, даже имея в Тире своего человека, королю Английскому не хотелось оставлять Сирию, не завоевав ее окончательно.

Войско встало лагерем все у той же Бэйтнубы — а по-гречески Бетанополиса, — откуда до Иерусалима было рукой подать. Уже второй раз Ричард смотрел с вершины Модинской возвышенности на Святой Город, который никак не давался ему в руки. Иногда от досады королю хотелось зареветь, словно раненому кабану, но он лишь скрипел зубами. Сарацины, чувствуя за спиной последний и самый лакомый для франков город, дрались как сумасшедшие. Но самое главное — за зиму Саладин снова набрал армию, может, не слишком многочисленную, но со свежими силами. Теперь под началом у султана было приблизительно столько же солдат, сколько у франков год назад.

Тогда французы и англичане потеснили и почти разбили сарацин. Но это было год назад. Теперь у Ричарда не было тех сил, что раньше.

Иерусалим окружали скалы с узкими проходами между ними. За год сарацины возвели среди естественных укреплений искусственные, и стало ясно — с налету город не взять. Теперь Святой Город имел несколько кругов обороны, не хуже, чем самый неприступный европейский замок, а отсутствие воды — то есть рвов — вполне возмещали лишние стены и валы. Да и небольшое количество родников и колодцев играло немалую роль — попробуй драться, если в горле ежом засела жестокая жажда.

На совете, который Ричард собрал в угоду традициям, вовсе не ожидая, что кто-нибудь сможет предложить ему что-то ценное, знать раскололась на два лагеря. Половина носителей громких титулов настаивала на дальнейшей войне в Сирии, требовала немедленного захвата Иерусалима, чего бы это ни стоило. Вторая половина твердила, что Святой Город не взять, что укрепления неприступны, воды слишком мало, солдаты устали — словом, пусть Саладин подавится Иерусалимом, побережья пока вполне достаточно для того, чтобы получать значительные доходы, и вообще, не пора ли наведаться на родину?

Легко догадаться, что настаивавшие на возвращении были французами, всерьез озабоченными судьбой своих имений и замков.

Словно очнувшись ото сна, король Английский с недоумением оглядел присутствующих, будто видел их впервые. А они совсем забыли о своем короле — их спор уже перешел в скандал. Каждый поминал соседу все его грехи, в том числе и не имеющие отношения к войне. Косточки, кажется, перемывались уже и отсутствующим родственникам — и все это на повышенных тонах.

— Молчать! — рявкнул Ричард, стукнув кулаком по подлокотнику кресла. Подлокотник треснул.

В шатре мгновенно воцарилась тишина. Голос у государя Английского был такой зычный, что мог, наверное, перекрыть даже трубы Иерихона. А уж вопли ссорящейся знати — свободно.

Король оглядел графов и герцогов хмурым взглядом и бросил:

— Еще три дня. — Он незаметно поморщился. — Если за три дня город не будет взят, мы снимаем осаду и возвращаемся в Акру. Где и сядем на корабли.

— Но как же так! — Гийом де Дрэ, который все еще мечтал о богатых владениях, пусть даже и в Сирии, побагровел.

— Через три дня мы снимаем осаду — я сказал.