Уильям Николсон - Последнее пророчество

— Просто чехол, но с высоким воротником и длинным шлейфом. К шлейфу пришита петля, которую дама будет надевать на запястье, чтобы элегантно и без усилий придерживать его при ходьбе.

Мико попытался изобразить походку дамы, слегка покачиваясь с боку на бок и преувеличенно виляя бедрами, что заставило собравшихся покатиться от смеха.

— Шур-шур-шур, — повторял портной, изображая движение шлейфа.

Креоту доверили небольшое стадо молочных коров.

— Я знаю каждую из них, — гордо заявлял он, — я всем им дал имена: Белянка, Смуглянка, Засоня, Попрыгунья, Херувимчик, Ангелок, Облачко, Топотунья, Хлопотунья, Звездочка.

Мампо покинул казармы и жил теперь при школе манахов. Ему предстояло впервые выступить на манахе, посвященной приближающейся свадьбе. Пинто ужасно недоставало друга. Кроме того, девочку заставляли теперь каждый день ходить в школу, что ее совершенно не радовало. Прочие дети были счастливы, когда получили новую тетрадь и набор из четырех карандашей, резинки и указки. Карандаши были остро наточены. Учитель Бач говорил детям, что они должны поддерживать карандаши в наточенном состоянии, и ежедневно проверял их остроту.

— Тупые карандаши для тупых голов, — повторял он. — Нам нужны острые карандаши для острого ума.

Толком не понимая отчего, Пинто ненавидела точить карандаши. Товарищи ее считали, что все это потому, что она из семьи Хазов и мать у нее со странностями. Снова, как в старые дни Араманта, Хазы не придерживались общепринятых правил. Они держались обособленно среди рабов, не желая устраиваться в новой жизни и искать преимуществ в своем новом положении.

Анно Хаз занимался тем, что складывал стопки книг в хранилище. Аира Хаз отказывалась поменять работу швеи на что-нибудь более значимое. Она никому не говорила об этом, но с каждым днем чувствовала, что все больше слабеет. С каждым пророчеством ее голос становился все тише. Однако люди больше не желали слушать провидицу. Они уже знали, что скажет Аира.

— О, пропащий народ! — говорили они друг другу, передразнивая голос пророчицы за ее спиной. — Ищите свою землю! Ветер крепчает!

Люди смеялись и махали руками вверх-вниз, изображая, как ветер уносит их прочь.

— Какая разница, слушают они или нет, — говорил Анно. — Что действительно важно — так это твои пророчества. Пусть твой голос продолжает звучать. Если даже все до единого будут смеяться над нами, что ж, думаю, мы выдержим и это.

Бомен продолжал трудиться на скромном посту ночного сторожа. Пока коровы паслись, а потом засыпали под молчаливым присмотром серого кота, теперь постоянно сопровождавшего Бо, юноша слушал, как Кестрель медленно приближается к нему, и упражнялся в своих тайных умениях. С тех пор как Бомена посетил отшельник, юноша знал, что именно ему суждено уничтожить великую силу, управляющую их жизнями. Поэтому каждую ночь, один среди пасущихся коров, он тренировал своп разум столь же упорно, как атлет наращивает мышцы перед призовым забегом.

Однажды ночью, когда юноша усиленно занимался, он услышал голос из темноты.

— Бомен! Ты здесь?

— Да. Я здесь.

Тонкая фигура возникла в сырой траве. Это был Руфи Блеш. Он присоединился к Бомену в освещенном круге фонаря. Руфи посмотрел на кота, на спящих коров и на темнеющее вдали озеро.

— Ты торчишь здесь вот так всю ночь?

— Да.

— И собираешься заниматься этим до конца жизни?

— Надеюсь, что нет.

— А я думаю, да. Если ты ничего не предпримешь, чтобы изменить все это.

Бомен чувствовал беспокойство и злость Руфи. И все же это был не тот человек, которому он мог довериться.

— Мы должны подождать, Руфи.

— Чего? Сколь можно ждать? Пока не состаримся? Неужели тебе не стыдно за каждый день, проведенный в рабстве?

— Мы ничего не можем с этим поделать. Ты же знаешь, как они накажут всех нас. Ты же помнишь о цене, которую придется заплатить.

— Да, помню. — Руфи пришел в возбуждение. — Неужели ты не понимаешь? Именно таким способом они и делают из нас рабов. Я думал об этом и понял: это единственное объяснение. Мы можем бежать, только заплатив эту цену. Немногие пострадают, зато все прочие обретут свободу.

— И ты пойдешь на это? — спросил Бомен. — Я бы не смог.

— Почему? На войне люди гибнут. А это и есть война. Многие из нашего народа уже убиты. Если мы не будем сопротивляться, то ради чего они умерли?

— Я не могу пойти на такое, Руфи.

— Тогда ты обречен. Ты потерпел поражение. Теперь ты настоящий раб.