Сергей Кочетов: Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ)

— А они и разговаривать умеют? — удивился Ленон.

— Профессионал всегда должен уметь находить общий язык с любым контингентом! — настолько громогласно провозгласил непоколебимый догмат журналистики папаша Тираж, что Ленону стало неловко за свой вопрос.

— Тут они как наскочат со спины! Один — зубами за левое ухо, другой — за правое… — тут главред для пущего драматизма сделал паузу и замолчал.

— А что дальше случилось? — разволновался Ленон.

— Ну и порвали в клочья, — горестно поведал папаша Тираж.

В этот момент Ленон представил, как Валентин Петрович трагически окончил свою журналистскую карьеру посреди бескрайней снежной пустоши, но до него быстро дошло, что непосредственный участник описанных событий стоит перед ним целый и невредимый.

— А потом вас что, хирурги обратно сшили? — изумился юноша.

— Да при чем тут хирурги! Эти белые сволочи мне шапку порвали! А какая была хорошая шапка. Каракулевая… — сокрушался Валентин Петрович.

— Нарисованная, что ли? — не понял Ленон.

— Почему нарисованная? Настоящая! Это ты у себя в блокноте каракули рисуешь! А для шапок животное специальное есть! Каракулица… Или кирюкица… А может быть, кукрикица? — начал вспоминать Валентин Петрович. Но так и не вспомнив, по-видимому, испугался, что подобное незнание понижает его статус в глазах сотрудников, и, чтобы укрепить пошатнувшийся авторитет, с новыми силами обрушился на Ленона:

— Да много ли ты вообще разбираешься в жизни? Не увидишь — не узнаешь! А не приедешь — не увидишь! Вот я в Кокосовых Прериях едва было не отправился на несколько метров под землю!

— А там и метро было? — удивился юноша.

— Нильские крокодилы! Какой же ты недогадливый! — рассердился главный редактор. — Я имел в виду, что я там чуть взаправду богу душу не отдал!

— Неужели вы собирались уйти в монастырь? — предположил Ленон.

— Если ты не прекратишь меня перебивать, то подведешь меня под него! — пригрозил папаша Тираж. — Но что бы не случилось, как бы мне тяжело не было, я всегда возвращался обратно! Со свежим материалом! Ведь, как говорится, цель оправдывает средства, как моющее средство обеляет грязь! Ну и что, если придется запачкаться немного? От газетной бумаги всегда руки мараются! С чистыми руками сыт не будешь, а возможная легкая дизентерия потом — просто ерунда! Дизентерии бояться — есть не ходить! Да в Кокосовых Прериях после местной еды мне так плохо было, что я потом после обеда по три раза завещание переписывал! — похоже, что на Валентина Петровича вновь накатили неприятные воспоминания о давнишних злоключениях, и он решил перескочить на самую знаменательную часть своего творческого пути.

— Когда в наш город вернулся космонавт Леонид Савушкин, я был единственным из журналистов, кто взял у него интервью. Только одному мне удалось пробиться сквозь толщину его космического скафандра! А знаешь почему? «И-зо-бре-тательность» — зазубри себе это на носу! Я подчеркнул в словаре все звездные и астрономические термины и заранее выучил их наизусть. Я узнал о космосе все — его вес, возраст, сколько он занимает, откуда взялся и когда истекает срок его годности. Мы нашли с ним общий язык! Так что я попал… через термины к звездам!

Конечно, говорят, что каждый человек по-своему велик, но Савушкин среди великих — самый настоящий великан. Ты хоть представляешь, что это за личность, Ленон? Это космическая глыба, а не человек!

— Вы хотели сказать, метеорит? — не удержался и поправил своего начальника юноша. Этот рассказ Ленон слышал много раз, но каждый раз цепкий ум Валентина Петровича выхватывал из памяти новые детали этой знаменательной беседы.

— Откуда тебе знать, что я хотел сказать? Это я с ним встречался! А ты еще не дорос! Тебя за километр к такому человеку, как Савушкин, не подпустят!

Немного успокоившись, папаша Тираж продолжил историю своего выдающегося соотечественника:

— Савушкин мечтал о космосе еще с младых лаптей…

— Может быть, локтей? — переспросил Ленон. Он точно помнил, что это выражение звучало как-то по-другому.

— Лаптей! — повторил главный редактор. Он никогда не поправлялся и всегда стоял на своем, даже если сморозил очевидную глупость. — Он же из деревни родом, а какая обувь в деревнях? То-то! Он с детства грезил о космосе, но был слишком застенчивым, чтобы рассказать о своей большой мечте. Но его прирожденная скромность никогда не мешала его доблестным свершениям. Одни переводили пожилых людей через улицу по светофору и считали это благородным делом, но Савушкин был не таков! Переехав в город, он пошел гораздо дальше. Он сидел в кустах неподалеку от мест, неположенных для перехода, и под улюлюканье клаксонов спасал рассеянных бабушек прямо из-под колес автомобилей. Когда все узнали о его героизме, то были так тронуты, что предложили улицу, где он сидел в кустах, назвать его именем. Но он был таким скромным, что отказался, и улицу назвали улицей Спасенных Старух.