Ольга Андреева - Там, где оживают пески (СИ)

— Не обижайся, Тия. Много лет назад я встречал человека с глазами, подобными твоим, вот и спросил.

— А скажи-ка мне лучше, кто ты такой, почему убегал от стражи, и как оказался на стене?

— Это долгая история… Как-нибудь потом тебе расскажу. А имен у меня много, и ни одно не будет настоящим. Я его забыл когда-то давно. Ты можешь звать меня Змеелов.

— Змеелов? Что за кличка такая странная? — изумилась Тия. — Не мог, что ли, себе человеческое имя придумать, раз уж свое забыл? — ее лицо приняло такое комичное выражение, что Змеелов рассмеялся.

— Эй, ты чего скалишься? — возмутилась она. И смех у него такой странный, лающий, будто уличный пес брешет.

— Ты забавная — отсмеявшись, он сел в постели и с удивлением обнаружил, что одет в какую-то мешковатую рубаху и широченные штаны, что висели на нем, будто парус в безветренную погоду. — Откуда на мне эти мешки? — удивился Змеелов.

— Я, между прочим, собственной шкуркой рисковала, чтобы эту одежду… — Тия осеклась, посмотрев на бродягу. Вдруг стало стыдно признаться, что она это для него украла. — Ты не ответил на мой вопрос.

— Почему я скалюсь? — насмешливо приподнял бровь тот.

— Нет, почему именно кличка? — Тия посмотрела на него в упор.

— Я наемник, Тия. Зарабатываю себе на жизнь тем, что охраняю караваны. А у наемников в Великой Пустыне, как ты знаешь, нет имен. Только клички.

— Знаю, чтобы не нашли их семьи — кивнула она, пристально глядя на Змеелова.

— Мне это без надобности. Нет у меня родных. Родители умерли десять лет назад во время поветрия Смеющейся смерти… — его голос дрогнул.

— А почему именно Змеелов? — Тия с трудом проглотила подкативший к горлу комок. До слез стало жалко бродягу.

— Потому, что одна гадина давным-давно предала отца, прикинувшись его другом. Из-за этого моя семья потеряла все: и уважение, и положение в обществе. Но когда-нибудь, я поймаю эту змею… — лицо Змеелова прияло такое жесткое выражение, что Тия даже испугалась. То было лицо опытного убийцы, поджидающего жертву в темной подворотне. Она прикусила язык, понимая, что этот человек может быть опасен. Он же заметил страх Тии, и жестокость на его лице сменилась печалью.

— Не бойся, девочка, не такой уж я и страшный. Тем более человеку, который меня спас… — Змеелов оборвал сам себя потому, что в дверном проеме показалась бабушка Нур. Она не выказала удивления или радости при виде очнувшегося больного, только сухо кивнула и спросила:

— Как ты себя чувствуешь, наемник? — спросила она, пристально посмотрев в сторону Змеелова.

— Откуда ты знаешь, бабушка, что я наемник? — он почтительно склонил перед ней голову, но тут же поднял глаза и удивленно посмотрел на нее.

— Я стара, сынок, но все еще прекрасно слышу и неплохо вижу… — рассмеялась старуха, словно сухая чечевица посыпалась на пол из мешка. — На твоем теле есть шрамы, оставленные мечами, а ты сам только что рассказывал Тии о себе. Только что-то ты совсем отощал. На, вот, подкрепись, а то и меч в руке не удержишь. — она протянула Змеелову свежеиспеченную в тандыре лепешку. Потом посмотрела на Тию:

— Ну-ка, егоза, сбегай на двор, да проверь хлеб в печи. Не ровен час, подгорит — та не заставила себя упрашивать и выпорхнула из лачуги, будто птичка-королек. Змеелов посмотрел вслед убегающей девчонке, а затем перевел взгляд на старуху. Та подождала еще немного, и, убедившись, что Тия их не слышит, заговорила:

— Я не буду спрашивать, что ты натворил, но сейчас тебя повсюду ищут в Ферузе. Не сунулись пока только в Глотку Дэва. Но и это лишь вопрос времени. Так что думай, что будешь делать дальше, Змеелов, долго тебе здесь оставаться нельзя. Мы тебя спасли, а теперь и ты спаси нас — не наведи беды на нас с Тией, уходи, как только сможешь… — строго нахмурившись, проговорила она.

— Я уйду через два дня, на рассвете, бабушка. Мой караван отправляется в Хибу, что далеко отсюда, и тогда я исчезну. А до того — позволь мне остаться здесь — попросил он. — Я буду очень осторожен, обещаю.

— Великая Мать, огради от напасти! — устало вздохнула старуха. — Ладно, Змеелов, оставайся. Но всего два дня!

— Спасибо тебе, бабушка — горячо поблагодарил ее наемник.

— Бабушка, лепешки готовы! — в лачугу, смешно пританцовывая и перекидывая горячий хлеб из одной руки в другую, вбежала Тия, и разговор прервался.

— Молодец, дочка. А теперь, возьми-ка, вскипяти воду, засыпь в нее чечевицы и свари похлебки, а то я что-то притомилась… — вздохнула она и села на циновку, рядом с постелью Змеелова. Тия послушно подхватила бадью и отправилась, что-то насвистывая себе под нос, за водой к роднику. Следом за ней увязалась Мушил, до того мирно дремавшая в углу.