Константин Жемер: Тибетский лабиринт (новая версия)

– Слыхали, ночью профессора увезли?

– Это которого же – не с верхнего ли этажа?

– Его самого!

– Скажите-ка! А с виду – такой приличный человек…

– Шпиёны – они все на вид приличные люди, а внутрь заглянешь – черным черно!

Беспроглядная утроба «чёрного воронка» всосала в себя теперь уже бывшего завкафедрой и профессора – и даже не поморщилась – она, утроба, на своём веку повидала людишек куда поприличнее.

Герман сел на низкую деревянную лавку, но чуть не полетел на пол, когда шофёр включил передачу и машина дёрнулась, трогаясь с места.

В крошечное зарешёченное окошко изливает болезненный свет луна, «воронок» плавно покачивается, мимо проплывают дома, а перед внутренним взором Германа Ивановича Крыжановского проносятся картины прожитой жизни. Прожитой, нужно сказать, совершено сумбурно и бессмысленно…

…Покойный профессор Харченко слыл мастаком на разные увлекательные вещи: страстный и неутомимый искатель працивилизаций, исследователь забытых оккультных обрядов и знаток древних мёртвых языков. Где бы он ни появлялся, у окружающих немедленно распалялась тяга к Неведомому. Как-то раз довелось ему читать атеистическую лекцию революционным матросам Петрограда и, лишь только разговор между делом зашёл про поиски мифической Шамбалы, как слушатели немедленно выразили желание отправиться в Тибет и водрузить там знамя мировой революции.

Немудрено, что Герман пошёл на исторический: очень уж хотелось вместе с дядей проникать в тайны веков. Да что там Герман – сам Глеб Бокий, соратник Дзержинского и начальник секретного спецотдела ОГПУ поддался чарам профессора! Этих двоих, совершенно непохожих друг на друга людей, связывала общая работа – будучи специалистом по криптографии и дешифровке, Харченко состоял на службе в органах.

Когда худой и жёлчный Бокий приходил к ним домой, Герман чувствовал себя не в своей тарелке. Как-то чекист заметил такое отношение, подозвал юношу и без обиняков заявил:

– В девятнадцатом я председательствовал в Петроградской ВЧК. Твоего отца, конечно, не помню, но, скорее всего, именно я утвердил ему смертный приговор. Время было такое – или мы их, или они нас. Думаешь, кто настраивал безграмотные массы против революции? Попы и настраивали – Советскую власть объявили сатанинской, а народ уши и развесил… К офицерью не больно-то прислушивались – чуждый класс, а попы – другое дело, их проповедям всяк привык верить, оттого тёмные крестьяне подавались не в Красную Армию, а к белякам да разным бандитам. Так что миндальничать не приходилось – шла гражданская война. Сейчас другие времена, власть пролетариата победила почти во всей стране, поэтому контру мы скоро совсем перестанем расстреливать, а начнём перевоспитывать ударным трудом. Есть у меня одна идея [10] Именно Г.И. Бокий разработал и претворил в жизнь идею СЛОНа (Соловецкий лагерь особого назначения, в просторечии – Соловки), положившего начало системе ГУЛАГа. Руководство по достоинству оценило эту выдающуюся заслугу чекиста, осыпав его немалыми почестями. В числе прочего, пароход, курсировавший между материком и Соловками, ранее носивший имя «Святой Савватий», переименовали в «Глеб Бокий». Таким образом Глеб Иванович ещё при жизни (недолгой, правда) удостоился чести стать одновременно человеком и пароходом. .

Бокий не кривил душой, не пытался подсластить пилюлю, а говорил как со взрослым состоявшимся человеком. Больше к этой теме не возвращались, но льда в Германовом сердце стало поменьше.

Тот памятный разговор состоялся в двадцать втором году; тогда же, при содействии ОГПУ, Харченко организовал экспедицию на Кольский полуостров, в Советскую Лапландию, где у священных для лопарей Ловозера и Сейдозера он надеялся отыскать древнюю страну – Гиперборею.

Герман едва дождался летних каникул в университете и устремился вслед за дядей на Мурман. Настичь экспедицию оказалось непросто: Харченко как безумный метался по самым нехоженым и потаённым местам – то пропадал в глухой тайге у какой-то старой шаманки-саами [11] Самоназвание лопарей , то обследовал пользующиеся у местного населения дурной славой пещеры, то переправлялся на парусной лодке на проклятый остров, названный Роговым, куда с давних пор никто не совался.

Настал момент, когда у Германа совсем не осталось сил продолжать погоню. Припасы закончились, комары и гнус лютовали безмерно. Отощавший и одичавший студент всерьёз подумывал о позорном возвращении к цивилизации, но неожиданно повстречал старого охотника из местных. Узнав суть затруднений парня, тот привёл его в своё стойбище, усадил в чум, велел накормить и сказал: