Александр Турбин - Метаморфозы - тень

Лес расступился неожиданно, мгновение назад казалось, что покрывало разноцветной листвы и коричневых ветвей повсюду, и вот уже впереди вода, неширокий, но быстрый и полноводный ручей. Почти река, по крайней мере, за один прыжок даже на лошади не перепрыгнешь. Впереди люди спрыгивали с коней, брали лошадей под уздцы и переводили измученных животных через полосу воды вброд. А потом снова в седло и вперед.

Меченый спрыгнул с коня, оставив его на второго седока, и приказал тому уезжать прочь. После чего помог мне перевести мою лошадь.

— Мор, тут хорошее место, один человек может задержать многих. Вы уходите.

Я проморгался — искры боли и проступившие в который раз разноцветные точки рябили в глазах. Непонимающе посмотрел на капитана.

— Садись за мной.

— Нет, Мор, всем не уйти, да и не хочу я так. Поэтому я остаюсь, а ты уходи. Ну же, давай, — и он стегнул лошадь по крупу. Уговаривать коня не пришлось, усталое животное двинулось с места и, не торопясь, потрусило вперед.

Самопожертвование? Здесь? Не верю. Этого не может быть. Люди — овцы на этой бойне. Разве можно представить, чтобы одна овца, самая крепкая и выносливая, специально пошла в логово волков ради остальных. Невозможно. Но это случилось, значит, есть шанс и не все потеряно. Там, где нашелся один пример, их может быть много. Нужно только время и подходящие обстоятельства. Сейчас главное — просто выжить, а возможность разгадать эту загадку найдется. Почему-то в этом я был уверен.

А потом пришла еще одна мысль и вытеснила все остальные. А как же я? Такой правильный. Такой умный. Самый хитрый. Самый ценный. Единственный и неповторимый. Уезжаю на усталой кобыле, даже не подумав остаться. Я знаю, что у меня есть иные цели, и никто, кроме меня, их не сможет достичь. Я знаю, что умирать рано, а выжить там, на берегу ручья, нельзя. Я знаю, что никто из беглецов не стоит этого. И о том, что есть призраки в моем шкафу, за которых я должен отомстить, я помню. Потому что за них некому больше отомстить.

И то, что в войне побеждают не храбрые, а расчетливые, — знаю. Никто не скажет мне ни слова упрека — знаю. Никто не оценит такого поступка — тоже знаю. Но я живу не для других, а для себя. И для себя я — главный судья, а все эти «нужно-ненужно», «важно-неважно» — чушь. Можно не любить себя, не нравиться себе, не доверять или даже бояться себя. Презирать себя — нельзя. А потому я вцепился в поводья, натягивая их до предела, до гневного ржания возмущенной лошади, и повернул обратно. Не думая об очередной ошибке, а настегивая коня в надежде успеть. Назло. Как всегда.

Никто не повернул вслед за мной. Но эти усталые, забитые жизнью и проповедями люди — всего лишь рабы обстоятельств. По-настоящему свободный человек здесь только один, он стоит на берегу безвестной речушки и готовит лук к бою, а себя к смерти. В этот день он не должен остаться в одиночестве.

Меченый уже занял позицию за стволом самого крупного дерева, с удобной седловиной, закрывающей стрелка.

— Помоги слезть.

— Уходи, дурило.

Но я уже сам непослушными пальцами стал расстегивать тугие ремни. Капитан буквально вытянул меня из седла, а потом стегнул животное по крупу, отправляя прочь. Вовремя — на берег ручья выезжали Рорка. Тоже взмыленные, уставшие, злые. То, что они увидели нас, не вызывало сомнений.

Форсировать реку всадники не спешили, заметив прыгнувшего за дерево лучника, Рорка отступили под прикрытие деревьев. И уже оттуда донесся знакомый голос:

— Эй, обезьяны. Ничего не потеряли по дороге?

Таррен-Па собственной персоной. В который раз его рычащий акцент резал ухо, но не мешал понимать смысл сказанного. Впрочем, чему удивляться? И в нашем бренном мире работорговля — занятие для полиглотов.

— Почтенный Таррен? Какая встреча, — проорал я из-под какой-то коряги. Береженого, как говорится. Нас разделяло слишком маленькое расстояние, чтобы рисковать, шагов сорок, максимум пятьдесят. Опытный лучник с такого расстояния, не знаю как в глаз, но в личико чересчур смелой обезьяны попадет точно. — Проходил мимо? Или забыл чего?

Моего бородатого юмора Рорка не понял, но беседу продолжил в том же ключе:

— О, знакомая обезьяна.

Это было уже слишком. Какая я ему обезьяна?

— Я — не обезьяна. Мое имя — Мор, Рорка, — к чему этот цирк, если все равно нас только двое, причем по-настоящему опасен только Меченый, и шансов попросту нет.

Я уже пробовал дотянуться до вражеских сердец — без толку. Слишком далеко. И все, что мне остается, — трепать языком и надеяться, что беглецы успеют оторваться, а преследователи не захотят удаляться от границы своих территорий. Не то чтобы жизни рабов и солдат из отряда мне были столь дороги. Но умирать, осознавая свое благородство, все же проще, чем понимая собственную глупость и тщетность принесенной жертвы.