Лорел Гамильтон - Поцелуй теней

– Он наш! Наш! Наш! – визжала она, сопровождая каждое слово ударом когтей. Я выставила руки перед телом, но она готова была содрать с них кожу с мясом, а помешать ей я не могла.

Я думала, что сияние исчезнет под волной ужаса и боли, но продолжала светиться. Кровь хлестала из рук потоками сверкающей алости, будто светилась собственным светом. Я ощутила силу, будто теплый кулак набухал в моем теле, расширялся наружу, но не похоже ни на какую магию, известную мне до того. Сила заполыхала во мне, и тело засверкало так ярко, что ведьма остановилась в нерешительности.

Потом она заорала:

– Я шкуру с тебя сожру, и не будешь ты сверкать!

Она полоснула меня по рукам, я вскрикнула – и увидела, как черная когтистая лапа взметнулась к моему лицу, к глазам.

Я толкнула ее рукой в костлявое тело, меж обвисших грудей и сила потекла по руке, хлынула из пальцев. Я почувствовала как она врезалась в ведьму. Та бросила меня полосовать, упала на колени и застыла. Сила, текущая через меня, была болезненной, будто все клеточки моего тела запылали разом. Я закричала и попыталась остановить ее, но боль росла и росла, пока образ Нерис в моих глазах не посерел и не покрылся пятнами. Я была готова потерять сознание от боли, а тогда Нерис меня убьет.

Тело будто резали на части раскаленными докрасна ножами. Наконец ко мне вернулся голос, и я снова закричала – и Нерис вместе со мной. Она рванулась от меня, поползла к кровати. Нерис глядела на меня дикими глазами, лицо исказила гримаса неверия и боли. Кожа у нее начала... начала течь – другого слова не подберу. Кожа ее потекла, как густая вода, переливаясь через руку, как перчатка.

– Нет, нет! – кричала Нерис.

Тело ее стало складываться, кости вылезали из суставов, мышцы всплывали, как бревна в реке. Кровь полилась на ковер, потом хлынули едкой волной более темные, густые жидкости. Я видела, как сердце всплыло к поверхности тела и низкой пойманных рыб потянуло за собой другие внутренние органы. Она кричала долго, и даже когда превратилась в большой круглый ком плоти, слышны еще были эти крики – приглушенные, далекие, но живые. Нерис была бессмертной, и то, что ее вывернуло наизнанку, этого не отменяло.

Боль стала тише – как в ампутированной конечности, которая продолжает болеть. Я видела, как такие вещи делал мой отец. Это была одна из его рук силы, которая заслужила ему титул Принца Пламени и Плоти.

Я поползла к двери, глядя на этот пульсирующий, шевелящийся ком, который я сделала. Огибая конец кровати, я увидела Черную Агнес, сидящую верхом на Шолто. Она этот сияющий кусок его плоти затолкала в унылую черноту своего тела. Он отбивался, но она прижала его руки к полу. Среди фейри есть создания, физически сильнее сидхе. В частности, ведьмы.

Я пробиралась к разбитой двери и слышала за собой голос Агнес:

– Нерис, прикончи белую суку!

Последнее, что я слышала, был неуверенный жалобный оклик:

– Нерис?

Я добралась до лифтов раньше, чем начался новый сеанс воплей. Если Черная Агнес хотела моей смерти, то, увидев, что я сделала с ее сестрой, вряд ли передумает.

Поездка до вестибюля показалась невыносимо долгой. Меня тряс озноб. Руки кровоточили, их терзала боль, которая бывает только от порезов, но хуже всего пришлось левой. Из разреза на предплечье блестела кость. Текла непрерывным потоком кровь, ручейком стекая с локтя на пол лифта. Слаксы почти побагровели от крови.

Вообще-то ран хватило бы на шок, но я не думаю, что в нем было дело. Это была магия. Я сделала нечто такое, что могло быть только рукой силы. Нечто такое, что мог бы сделать мой отец. Это была самая страшная сила. Такая, что даже он всегда применял ее с сожалением, потому что жертвы не умирали. Нерис не умрет. Она останется в тюрьме собственной плоти и жидкостей вечно. Слепая, лишенная возможности есть или дышать, но бессмертная. Бессмертная.

У меня в горле поднимался крик, и я знала, что если он вырвется, то я так и буду кричать, пока Агнес не найдет меня и не вырвет мне глаза. Блузку, жакет и пистолет я оставила в комнате. Мне нечем было даже перевязать раны, Только лифчик я поправила, чтобы прикрыть груди.

Двери лифта открылись, и одна пара почти уже вошла, как вдруг увидела меня. Лица этих людей перекосились страхом, они отшатнулись, и двери закрылись. Я забыла поставить гламор – в таком виде нельзя идти через вестибюль.

Личный гламор – это заклинание, которым я лучше всего владею, но мне стоило колоссальных трудов, таких, как никогда раньше, набросить на себя вуаль. Лучшее, что я смогла, – это сделать так, чтобы люди не замечали моих ран и не видели, что сверху на мне только лифчик. Сосредоточиться на изменении внешности мне не удалось. Мне нужен был гламор, чтобы скрыться от слуа, а я не могла мысленно представить свой облик. Раз я его сама не видела, то и гламор навести было невозможно.