Ирина Богатырева - Жити и нежити

Он улыбнулся. Музыка стала громче. Невидимая музыка, музыка ниоткуда. Его лицо было так спокойно, словно все жизни и смерти он носил в своей душе. Все жизни и смерти – свои и своих потомков, своих предков и предков их предков, и так бессчётное множество людей, рождённых и нерождённых, альфа и омега, зачинавшихся муками и умиравших с улыбкой – все они теперь были обречены на бессмертие, потому что он вобрал их. И только я – я одна не была спасена им. Я, жить и нежить, я оставалась на опушке Леса. Меня одну он не сыграл.

Я подошла ближе. Он поднял глаза и смотрел, как не смотрел никто из смертных. Я опустилась перед ним на колени. Я любила его в тот момент, как никогда. Я желала его в тот момент, как никого не желала. Мне хотелось кататься у него в ногах, целовать его ступни. Ведь ты их спасаешь, их, а не нас, это ради них, умирающих и являющихся снова, ты сегодня сыграл. Пусть они не поняли. Не услышали и не поняли. Это неважно. Пусть они отреклись от тебя, прежде чем трижды прокричал петух. Это не имеет значения. Зато теперь ты свободен. И ты их спас. А мы – мы проклятые, как всегда, брошенные, как всегда. Но боги видят: я не ревную тебя к людям. Я бы отпустила тебя и не тронула. Твой волос мне дороже бессмертия. Только я не могу. Лес видит. Я не могу. Это судьба. Судьба, а не я. Но если так, где же я? Что есть я? Ём, ответь!

«Вчера. Ты помнишь, что я сказала тебе вчера? Вчера ты мог всё исправить. Сегодня уже нельзя. Почему ты молчишь? Говори!»

«Что мне сказать?»

Он улыбнулся.

«Гони меня. Бей меня. Разве ты не понимаешь, для чего я пришла? Разве ты не знаешь, зачем я здесь? Сразись со мной! Скажи, что ты меня ненавидишь! Ох, ну сделай же музыку тише! Я больше не могу!..»

И она смолкла. Настала оглушающая тишина.

«Я никогда не прогоню тебя, – сказал он. – Я люблю тебя».

Я закрыла глаза, как если бы он меня ударил. Губы дрожали, я силилась улыбнуться, но не могла. Подняла руку и погладила его лицо. Остановила ладонь на его глазах, и он смотрел на меня через мои прозрачные пальцы.

Потом снял мою руку и поцеловал эту раскрытую ладонь.

– Ты знаешь, кто я? – губы меня не слушались.

– Это неважно.

– Вот то, что я тебе принесла.

Я разжала другую руку. На ней лежал чёрный жребий. Чуть тёплый на ощупь. С матовым блеском.

Он сразу всё понял.

– Сейчас? – Он поднял на меня глаза. – Почему сейчас? – Что-то человеческое в последний раз поднялось в нём, но отступило. Он улыбнулся. Больше его не мучили вопросы, так же как меня не мучили ответы.

На коробке рядом с ним стояли недопитая бутылка вина и жестяные кружки. Он взял бутылку, вытащил штопором пробку. Налил в кружку и поднёс мне:

– Кидай.

– Поверь, я не могу по-другому. Я не я, я – судьба, – бормотала, глядя в ужасе, как бордовая жидкость плещет, скрывая жребий на дне.

Сердце моё вдруг ожило и заколотилось. Я поняла, что сейчас увижу то, чего бы никогда не хотела видеть. И беспамятство не спасет меня – я прекрасно знала, что этого мига я не забуду, он будет мучить меня, пусть даже я не буду знать, что это и откуда. Я потеряю покой, я потеряю совесть, в душе будет жажда, я стану хищником, и божественный облик покинет меня – я стану нежитью навеки, но и тогда память о Ёме, память об этой смерти не оставит меня. Вот что увидела я в этом вине.

– Будешь?

Ём показывал на бутылку. Я кивнула. Не думая. Что мне терять? Бордовая жидкость наполнила вторую кружку.

– За тебя, – сказал он, поднимая свою.

– Погоди! – Что-то толкнуло меня, я схватила его за руку и остановила.

Если я не могу изменить судьбу, я, по крайней мере, могу сделать свой выбор.

Держа его ладонь обеими руками, я склонилась к его кружке, выдохнула, как будто ныряла под воду, – и выпила до дна.

Всё, до капли.

Вместе со жребием, растворённым в нём.

И закрыла глаза.

– Ну как? – слышу через секунду. И после паузы: – Вкусно?

Приоткрываю один глаз.

Ём. Сидит и смотрит на меня.

– Не такое хорошее, конечно, как у меня дома, но тоже ничего. Римми, клавишник, из Испании привёз. Ещё будешь?

– Погоди.

Я жду. Но ничего не происходит. Тёплая волна зарождается внизу живота и разбегается по телу. Хлещет по сосудам. Окрашивает бордовым кровь. Озаряет её пьяным солнцем.

И что же это, что бьётся пульсом в шее, в коленях, в руках? Это ли жизнь?

– Ём, что это? Ведь я… ведь мне… ничего?

Он сидит и улыбается. И смотрит на меня так, что я не могу этот взгляд не узнать: он смотрит на меня, как Яр. Яр, мой солнечный брат, победитель смерти.