Ирина Богатырева - Жити и нежити

Боги, остановите время. Или сделайте так, чтобы Ём никогда не вышел к порогу.

– Сестра, – услышала я вдруг, но так тихо, что сама не поверила. – Сестра.

Я перевернулась, достала ногой до дна и остановилась посреди реки – голова-поплавок. В кустах стоял Яр.

– Сестра, надеюсь, твой гнев не поразит меня за то, что стал свидетелем твоего омовения? – сказал он, и голос его был – серебро и мёд, голос его пел, но глаза были цвета пасмурного неба, и я всё поняла. – Сумерки, сестра, – сказал он, прочтя тревогу у меня на лице. – Уже зажигают костры. Пора.

И снова скрылся за кустами.

Я знаю тринадцать… Нет, не тринадцать. Я знаю четыре надёжных способа: застрелиться – раз, удавиться – два, утопиться – три, влюбиться – четыре.

Вот заело! Стучит и стучит в голове назойливым ритмом. Всю обратную дорогу, пока бежала по чужим лагерям, мимо чужих палаток, костров, чужой музыки, в море людей, в подсвеченной кострами, наполненной дымами и запахами пыли. Сходя с ума от предчувствия, изнемогая от предчувствия: будет, сегодня всё будет, вот-вот, уже сейчас. Лишь бы успеть, лишь бы не опоздать. Хотя ясно, что опоздать я не могу. Это как на собственные похороны: опоздать у меня не получится. Как бы ни хотела. Ни спешила, ни летела, попадая шагами в ритм: я – знаю – четыре – надёжных – способа…

Когда выскочила на холм, с которого были видны сцена и запруженное людьми пространство перед ней, я уже знала, что всё почти закончилось, все, кто хотел, уже отыграли, и оставался только Ём – главная часть программы. Я остановилась переводя дух. Его ещё не было. Играли птичий Вальдемар на варгане и его спутница с синтезатором. Космические звуки качались в вечернем воздухе, наполняя поляну авангардным безумием, наполняя сердце моё тревогой. Будет. Будет. Уже сегодня. Уже сейчас. Вот только выйдет Ём. Вот только выйдет Пан со своей дудкой. И всё случится. И не повторится уже никогда. Боги, как же мне уйти от своей природы?..

Темнело быстро, хотя солнце ещё держалось на границе тьмы, проглядывая в прорехи грозовых туч. Нас затягивало туманом и дымами купальских костров, и только одна сцена ещё плыла поверх, как корабль по белой воде. Расставили лампы в больших глыбах полупрозрачных камней: они давали немного загадочного, красноватого света, достаточно, чтобы преобразить до неузнаваемости лица музыкантов. Они потеряли свои черты и были сейчас как бы общим выражением человека, творящего музыку. Сумерки и туман скрыли и слушателей: они утратили индивидуальность и стали просто людьми, объединёнными звуком.

Музыка кончилась, я и не заметила, как она вся истекла, просочилась в эти сумерки. И никто не заметил. Вальдемар и Света пропали. Но как ни странно, на сцене никто не появился.

– Как во поле было, поле, во зелёном поле, – послышались откуда-то молодые, сильные голоса, полные смертельной тоски. Из-под сцены, прямо из толпы, слева и справа, навстречу друг другу стали выходить девушки, статные, молодые, в сарафанах, белых рубахах, с длинными русыми косами, яркими поясами, босые и с огромными венками на головах, – настоящий русский сон. Первой шла запевала, крупная, дородная, её голос был полон призыва и силы, сочной, летней, расцветшей силы, но она как будто сдерживала её, топила в тоске и грусти. И это был тот самый голос, какой был нужен, тот самый, что способен проникнуть за стену Леса, разбудить всех тварей, затерявшихся там, и сообщить им важное, главное: в эту ночь умрёт Ярило, он уже умирает. За ней подхватывали остальные, и вместе они вытягивали песню, отправляя её куда-то в поля, за реку – чтобы слышали, чтобы знали все, живые и неживые: умер Ярило, он уже умирает. И без микрофонов голоса легко покрывали поляну. Песня текла, как будто раскручивалась перед глазами расшитое полотнище: вот во поле стоит берёза, под нею лежит убитый казачок, и вот к казаку приезжает молодая жена, узнает его, целует в губы и спрашивает: умер или что-то чуешь, глянь, твои чёрны кони по степи кочуют… Бесприютное сиротство было в этих словах. Умер он, умер и уже не встанет. Моё сердце сжималось.

Сойдясь, девушки поднялись на сцену, выстроились полукругом и закончили песню. Выждали паузу, пока никто не понимал, что происходит. Потом одна из них звонко сказала в микрофон:

– Князь Ярило умер – кончилась весна. Кончилась весна – встречаем лето!

И запели боевое, радостное, с прихлопом, звонкими выкриками, притопывая, прошлись друг за другом посолонь карагодом: «Ой да Купала, ай да Иван…»