Лоуренс Уотт-Эванс - Отмеченный богами

Отерев пот с лица рукавом балахона, жрец предъявил повитухе относительно чистое пятно в качестве доказательства, что совершил тщательное омовение не далее как вчера.

- Вижу, вы заранее подготовили все ответы, - бросила ему упрек повитуха, - хотя вместо рукава могли бы воспользоваться платком. Так кто же вас послал? Кто-то из богов?

- Не напрямую, - ответил жрец. - Сам я ни с одним оракулом не беседовал. Меня направил сюда Долкаут, Главный Жрец храма в Бьекдау. Уж он-то с оракулами говорил! По меньшей мере с одним из них.

- Похоже, мне ещё не доводилось слышать имя Долкаут, - заметила Дара.

Этот диалог вызвал в толпе бурное обсуждение и споры, в результате которых многие согласились с тем, что Главного Жреца в храме Бьекдау зовут Долкаут или, во всяком случае, могут так звать.

Жрец терпеливо ждал, когда стихнет шум.

Наконец повитуха ещё раз оглядела его с ног до головы и нехотя отступила в сторону.

- Что ж… это не мой дом. Но не думаю, что Хмар сейчас стал бы возражать. Входите, только вытрите хорошенько ноги.

Жрец повиновался, и его провели мимо кучки ухмыляющихся женщин в спальню, где пахло кровью и потом и остро ощущались иные животные запахи.

Женщина лежала на кровати, справа от неё стоял муж, слева сгрудились пятеро девчушек мал мала меньше. Самая младшая едва успела выйти из пеленок. Роженица, счастливо улыбаясь, прижимала к груди появившегося на свет младенца.

На комоде у стены стояли два больших таза, валялись окровавленные тряпицы.

Повитуха оставила жреца и направилась к комоду, чтобы завершить уборку.

Роженица оторвала взгляд от сына и удивленно посмотрела на гостя. Девчушки отбежали подальше и с разинутыми ртами уставились на него, а младшая даже издала полупридушенный вопль. Папаша, явно перещеголявший своими размерами Спаррака, сиял счастливой улыбкой и не отрывал глаз от малютки. Но стоило ему взглянуть на жреца, как улыбку будто водой смыло. Теперь он хмуро взирал на облаченного в белое чужака, словно опасаясь, что тот явился лишь для того, чтобы отнять у него сына.

- Могу ли я взглянуть на лицо ребенка? - мягко спросил жрец.

Роженица не скрывала недоумения, однако повернулась таким образом, чтобы открыть личико младенца, не отпускавшего сосок.

Через все лицо новорожденного от левого виска до правой нижней челюсти протянулось наискосок красное, похожее на неглубокую кровоточащую ссадину родимое пятно.

- Это пройдет за дюжину триад, - улыбнулась повитуха, тщательно вытирая руки. - Он станет таким же славным, как и другие детишки.

- Так не скоро? - удивился жрец. - А я отчаянно спешил, чтобы успеть увидеть пятно.

Повитуха лишь пожала плечами и удалилась, унося с собой таз.

Мать подняла на жреца вопросительный взгляд.

- Прекрасная госпожа, - поведал он ей, - ваше дитя отмечено богами. Они оставили след на его лице, и хотя он, как сказала та добрая женщина, исчезнет, сын ваш на всю жизнь останется Богоизбранным Заступником; его призовут, когда в этом возникнет необходимость.

Он запустил правую руку в широкий левый рукав, извлек оттуда полированный ларец из слоновой кости диаметром три и длиной примерно восемь дюймов и передал стоявшему рядом отцу.

- Господин, отдайте это вашему сыну, но только в тот день, когда мальчик будет к этому готов.

Кузнец принял дар молча - от изумления он утратил дар речи.

Жрец поклонился и пошел к двери. Все затаив дыхание следили за тем, как он торопливо, без дальнейших церемоний покидает дом.

Первой очнулась вернувшаяся в спальню повитуха.

- О чем это он? - спросила она, не обращаясь ни к кому в отдельности.

- Да чепуха какая-то! - недовольно хмыкнул кузнец. - Наш сынок - Богоизбранный Заступник? Ха!

Посмотрев ещё раз на ларец из слоновой кости, он пожал плечами и аккуратно положил его на полку над кроватью, а потом нежно улыбнулся жене и сыну.

- Мальчишка, когда подрастет, с удовольствием выслушает эту забавную историю.

В тот день в кузницу более сложных заказов не поступило, а потому Хмар занялся изготовлением гвоздей. Запасы, как известно, никогда лишними не бывают.

Малледа гвозди ничуть не интересовали, хотя он знал - без них не обойтись. Но кузницу мальчик любил: пурпурное сияние раскаленного железа создавало праздник для сердца и глаз, а звонкие удары молота о наковальню были самой приятной мелодией для слуха. Все десять лет своей жизни он наблюдал, как отец ковал гвозди, тысячи и тысячи гвоздей, но в этот день, когда ярко светило солнце и благоухали цветы, было невмоготу, обливаясь потом возле горна, молча наблюдать, как отец скует ещё сотню.