Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3

Через несколько часов после этого боя они откуда-то подвезли маленькую аккуратную пушечку и установили ее рядом с нашей избой. Пушечку они называли словом 'ФЛАК', что при расшифровке обозначает по-немецки 'флюгцойгс абвер канон', т. е. зенитная пушка. Обслуживало ее человек пять немцев солдат. Это были молодые немецкие парни солдаты, которые друг друга называли по именам Пауль, Ханс. Смеялись, шутили и были очень подвижны. Установив пушку, немцы ушли в избу греться. Возле пушки они оставили молодого разговорчивого солдата. Солдат прохаживался возле пушки, посматривал в сторону деревни с русскими танками и все время чего-то объяснял, указывая на пушку. Я подумал, что солдат еще новичок и пушка нравится не только мне, но и ему тоже. Потом он спросил, видел ли я, как стреляет пушка? Я ответил, что не видел. Тогда он снова спросил, хочу ли я посмотреть, как она стреляет? Хочу, сказал я. Мне показалась, что стрельнуть из пушечки немцу хотелось больше, чем мне видеть это. Еще я боялся, что после стрельбы придут те другие немцы, более серьезные и по возрасту постарше и будут ругать нас обоих за это. У пушечки было такое аккуратное сиденьице, рядом под рукой блестящие колесики, и все привлекательно блестело и манило молодых, может быть еще необстрелянных парней. Я сказал, да, хочу посмотреть. Немец быстро уселся на сиденьице- кресло, покрутил вороненые колесики. Ствол пушки был необычно послушен, он с великой легкостью двигался вверх-вниз-в стороны. Впечатление было, что это не пушка, а детская игрушка. Немец вставил кассету со снарядами и велел смотреть на крыши противоположной деревни. Пушка сделала подряд несколько выстрелов, как из пулемета, но более редко. Куда немец попал, было не видно. Было не видно ни разрывов, ни пожара. Село ничем не отвечало. На стрельбу из избы выбежали остальные немцы, они посмотрели на противоположное село, о чем-то поговорили и снова ушли греться в избу.

На следующий день приехавшие немецкие пушкари строили вокруг своей пушки снежный барьер. На всякий случай, как защиту от осколков. Глядя, как они работают, как экипированы и их взаимоотношения, я понял, что это солдаты не из регулярных войск, не строевики. Одежда на них была обычная солдатская немецких пехотинцев. Но винтовки у них были бельгийские, маленькие, коротенькие и легкие. Заряжались они с боку магазина и пули у них были длинные, тонкие и походили на обрубленные гвозди. Солдатский копель, по-русски солдатский ремень, был без обычного штыка. У одного из них, где должен быть немецкий штык, висела длинная старинная шпага. Очень красивая, со старинным эфесом на рукоятке. Она ему при рабате мешала, и он ее скинул, положил в сторонку на снег. Я подошел и стал разглядывать ее. Заметив мое любопытство, хозяин шпаги спросил:

- Нравится?

- Нравится, - ответил я. Немец поднял ее с земли, подал мне и сказал:

- Дарю! Возьми, она мне уже надоела.

Я не взял, хотя она мне и нравилась, сказал, что мне вместо штыка ее не разрешат носить.

День был ясный и в середине дня над деревней, где стояли русские танки, появились одномоторные пикирующие бомбардировщики. Их было десять или двенадцать самолетов. Выстроившись в круг, они по очереди, один за другим, ныряли в низ на село и сбрасывали бомбы. Самолеты бомбили советские танки. Какая оперативность! Минут двадцать крутилась страшная карусель над селом. Слышен был рев моторов выходящих из пике самолетов, взрывы бомб и еще не менее страшный вой включенных сирен входящих в пике бомбардировщиков. А с земли вверх, навстречу пикировщикам, поднимался густой дым пожара, огонь и страшный грохот взрывов. Тот, кто в это время находился в качестве мишени, чувствовал себя неважно и мысленно прощался с жизнью. В мае 1942 года с пикировщиками я хорошо сумел познакомиться под Харьковом. Сегодня, когда я смотрел на бомбежку со стороны, мне было снова страшно. Немцы наблюдали бомбежку вместе с нами, они почему-то больше молчали. Кто-то из них сказал 'штукас'.

Через несколько дней в какой-то русско-немецкой газете я прочитал: 'Такого-то числа в деревне под Понырями, (название села напечатано), немецкие пикирующие бомбардировщики уничтожили двенадцать советских танков'. Мне было горько читать такие новости. Зато немцы радовались.

Простояв несколько дней в Малоархангельске, эскадрон переехал в большое село на передовой. В этом селе были немцы, а в соседнем, через поле, стояли русские. Гражданского, мирного населения в селе не было. Немцы его эвакуировали, а может быть, люди в страхе разбежались сами подальше от войны. Почти все дома пустовали и лишь в некоторых жили немецкие солдаты. Возле домов и в сараях маскируясь, стаяли танки. В них круглосуточно находились танкисты. По очереди дежурили. Они выглядывали из люков, смотрели в сторону фронта и из танков не выходили. Метрах в пятидесяти от села стояли часовые. По самому селу ходили солдаты, ездили сани. Иногда где-нибудь на улице или во дворе дома рвался русский снаряд, никому не причиняя вреда. В день по селу выпускалось снарядов пятнадцать-двадцать. Стреляли, ни в кого не целясь по площадям, куда попало, наугад. Лишь бы стрельнуть для подтверждения своего присутствия. В селе мы пробыли дней десять и я ни разу не видел, чтобы осколком снаряда зацепило хотя бы одного немца. В общем-то, на эту неприцельную стрельбу никто и внимания не обращал. Будто это озорник мальчишка от безделья бросает в село камни и его некому остановить.