Андрей Буторин: За краем земли и неба

Хепсу отвернулся от долины. Туда очень захотелось вернуться, потому что вперед даже смотреть было тошно… Внизу, от подножий холмов, тоже тянулась долина, слитая с серым небом в бесконечность. Такая же серая, как и небо; лишь гораздо темнее его, грязнее, кажущаяся сверху рябой и шероховатой от бесчисленных каменных россыпей, избороздивших ее рвов да извилистых трещин.

Неужели за этой пустыней и находится край земли, то самое бездонное и безбрежное озеро, о котором говорит Учитель, к которому идут они уже сорок бессонниц? Может, Ачаду ошибся в своих измышлениях, и край земли – вот он: уходящая влево и вправо гряда лысых холмов? Что, если эти холмы и ограничивают невообразимо огромный земной круг, в который так истово верит Ачаду, а вместо бездонного озера вокруг земли – рябая серая пустыня?.. Стоит ли сказать об этой догадке Учителю, или же лучше промолчать, чтобы не рассердить его еще больше?

А где же Учитель? Мальчик пробежался взглядом по склону и заметил быстро двигавшуюся фигурку Ачаду уже на самом подножье холма. Хепсу поддернул лямки мешка и ринулся вниз по склону, выбивая серо-бурую пыль из сухой, полумертвой земли.

– Учитель! Ачаду! Подожди!..

Фигурка далеко внизу не замедлила шага. Рискуя оступиться и полететь кубарем, мальчик отдался силе тяготения, стремительно перебирая ногами.

Ачаду все-таки остановился и, не снимая с плеч огромного тюка, а лишь поставив на землю мешок со снедью, присел на плоский камень. Из-под густых черных бровей, нелепых в окружении абсолютно белого нимба густой шевелюры, плавно переходящей снизу в бороду, он с плохо скрываемой тревогой наблюдал за бешеным спуском ученика. Вот Хепсу споткнулся, и сердце Ачаду екнуло… Но мальчику чудом удалось восстановить равновесие, не замедляя бега. Да и замедлить его было бы уже невозможно до самого низу, любая попытка остановиться привела бы Хепсу к падению.

Но все обошлось. Запыхавшийся, с дрожащими от напряжения и страха коленями, мальчик подошел к Учителю, на угрюмом лице которого не осталось уже и тени недавней тревоги.

– Если бы ты сейчас разбился, я не задержался бы и на пару вдохов, – все же выдавил Ачаду.

Хепсу опустил голову. Учителя это разозлило.

– Что ты молчишь?! Ты ведешь себя безрассудно! Зачем ты увязался за мной?! – Последний вопрос Ачаду задавал ученику сотню уже, наверное, раз за все сорок бессонниц пути.

– Ничего… – невпопад ответил мальчик. – Ты иди, я пойду следом и не стану тебе мешать. – Хепсу тоже повторил эту фразу за время пути далеко не в первый раз.

– Возвращайся, – сердито, но уже без злости сказал Ачаду. – Это твой последний шанс добраться до дому. Дорогу ты помнишь, еду легко сможешь добыть и в долине, и в горах, тем более – в лесу. Воду там тоже легко найти. А здесь, – Учитель ткнул пальцем в серую пыль под ногами, – еды, а тем более воды, нету наверняка! Твоих запасов не хватит и на пару бессонниц. Розалики протухнут уже после первого сна, так что придется съесть их сегодня. На завтра тебе останутся только одни корешки…

– Их много! – тряхнул мешком Хепсу.

– Без воды ты их много не съешь, а вода у тебя тоже завтра закончится, если не выпьешь всю сегодня.

Ачаду будто нарочно говорил «у тебя», «твои запасы», словно подчеркивая этим, что своими запасами воды и еды делиться с мальчиком не намерен. Он будто бы повторял ему в очередной раз: «Дойти до края земли – моя единственная мечта, и я сделаю все, чтобы увидеть воды бездонного озера, для чего не поступлюсь ничем, даже самой своей жизнью, а уж тем более твоей, хоть ты и не возрасту упрям».

– Я пойду за тобой, – повторил мальчик, не осмелившись посмотреть в глаза Учителю. – Буду идти, сколько смогу. А если умру… Пусть! Никто не заплачет.

Ачаду скрипнул зубами. Отец Хепсу погиб на охоте, когда мальчик был еще несмышленышем, мать умерла три сотни междусоний назад. Плакать по нему и впрямь было некому. Как и по самому Ачаду. Жена бросила его, когда началась травля… Он потерял уважение жителей родного селения, его лишили права быть Учителем. За что? Всего лишь за измышления, за идеи, неожиданно пришедшие в голову и не пожелавшие из нее уходить. Ну, и за то, конечно, что он делился этими идеями с учениками…

Теперь он просто обязан был доказать, что говорил правду! Доказать всем, а в первую очередь – себе. Доказать или умереть. Другого выхода не было.

Если земля не бесконечна, если она имеет край, как вещал он ученикам, – то он дойдет до этого края. Или умрет. Вот и все. Очень просто. Было бы просто, если б не Хепсу! Парень поверил ему сразу и даже после отлучения Ачаду от преподавания не оставил своего Учителя. Это было приятно, от этого – слезный ком в горле, но… Эх, надо было уйти тихо, во время сна! Зачем было становиться в позу, кричать с новостной башни на все селение о походе за истиной? Хотел таким образом хоть частично смыть позор унижения? А получил обузу, ответственность за чужую жизнь… И почему он не прогнал мальчишку сразу? Надо было поступиться дурацкими принципами: накричать – грубо, непотребно, злобно, даже ударить!.. Пусть бы последний ученик разочаровался в Учителе, зато остался бы жив!