Сергей Шведов - Зверь

– Стреляйте, Воронин! – неожиданно прошипел ему в самое ухо Песков. – Камень сейчас взорвется.

Опасения следователя были не беспочвенны, ибо свет, исходящий от ложа греха, достиг такой интенсивности, что почти ослеплял всех присутствующих. Герман видел только обнаженные фигуры дам, буквально купавшихся в голубых лучах. А среди наступившей в языческом капище тишины отчетливо слышались стоны женщины, впавшей в экстаз. Стонала, естественно, невеста. И для этого у нее были серьезные основания. Далеко не каждой земной красавице выпадает счастье пережить телесную близость с богом.

– Течет руда, за ней – беда, – вдруг процитировал древнее заклятье Славка Клыков, и Герман очнулся от странного оцепенения, сковавшего его члены от пяток до макушки. Стоны женщины прекратились, видимо, божественный акт соития наконец закончился. Зато камень раскалился уже почти добела, и многие присутствующие мужчины и женщины, ощутив нестерпимый жар, исходивший от него, в ужасе отступили к стенам.

– Кажется, сейчас мой выход, – усмехнулся Герман и шагнул на золотой диск, сжимая в руке заветный амулет. Его он и поднял вытянутой руке, вслух читая заклинание. Когда он дошел до строк «подними ладонь, погаси огонь», жар стал ослабевать, свечение затухать. Воронин увидел устремленные на него глаза новобрачной, в которых была лютая ненависть. Казалось, Светлана готова была разорвать на куски человека, вставшего на ее пути к счастью. Однако что-то мешало ей исполнить это последнее в жизни желание, и она лишь бессильно шевелила губами, посылая разлучнику проклятье. Звонарева рядом с ней не было, это Герман осознал, когда произносил заключительные строчки древнего заклятья:

– Среди ста личин лишь один почин.

Вокруг золотого диска прямо на красной черте стояли сто Звонаревых, одетых в черные смокинги, и ни один из них не был настоящим. Зато среди лже-Звонаревых был Он, Зверь Арконы, и Герману давалась только одна попытка, чтобы покончить с ним. Он поднял свой «Макаров» и прицелился в ближайшего оборотня. Тот тоже поднял свой пистолет, и вслед за ним этот жест повторили девяносто девять его подобий. Герман вдруг со всей отчетливостью осознал, что у него практически нет шансов. Точнее, у него их гораздо меньше, чем у сказочного Ивана-царевича, которому пришлось выбирать суженую из семи дочек царя, похожих друг на друга как семь капель воды. Ивану помогла тогда не то муха, не то пчела, которая кружила вокруг головы его избранницы. Увы, на помощь Герману пчелы не спешили, а между тем время, отведенное ему, заканчивалось. Он вдруг увидел, что потухший было камень вновь засветился все тем же голубоватым светом, и понял, что предотвращенный им было выброс энергии уже не за горами. И тогда, повинуясь скорее наитию, чем разуму, он вновь поднял пистолет и нацелил его в голову Светлане. Его палец медленно потянул назад спусковой крючок. Лицо новобрачной перекосилось от ужаса, она закричала, и вслед ее крику, улетевшему к самому куполу, почти одновременно прогремели два выстрела.

Зверь Арконы слишком любил своих женщин, чтобы позволить кому-то убить хотя бы одну из них. Его лицо дрогнуло, прежде чем он произвел выстрел. И Герману этого мгновения хватило, чтобы первым нажать на спусковой крючок. Почти целую минуту сын Перуна стоял неподвижно в наступившей мертвой тишине. Потом Воронин увидел жуткий оскал, проступивший сквозь благообразные черты Константина Звонарева. Зверь Арконы на глазах изумленных и перепуганных зрителей обретал свое божественное величие. И не было в храме сердца, которое не сжалось бы от ужаса при виде заросшего шерстью монстра. Но еще ужаснее был лик, который вдруг показался прямо над головой Германа. Судя по всему, этот лик принадлежал существу, зачатому не на земном ложе. Рядом с ним даже Зверь Арконы выглядел красавцем. И без того перепуганные гости странной свадьбы с криками ринулись к выходу.

– Велес! – услышал Воронин охрипший от страха голос Василисы Радзинской и попытался перехватить взгляд языческого бога. Это был чудовищный, испепеляющий душу взгляд. И не было в подлунном мире человека, способного его вынести. Счастье еще, что смотрел Чернобог не на опера, вздумавшего по легкомыслию впутаться в дела богов, а на Машкиного сына, пораженного земною пулей и сбывшимся проклятьем.

Зверь Арконы опять менял обличье. Монстр превращался в человека. В обычного, почти земного человека с поразительно красивыми чертами лица. Герман помнил своего отца только по фотографиям, но все-таки сразу уловил сходство. Чужой была разве что презрительная ухмылка, предназначенная, впрочем, вовсе не ему. Машкин сын отнял от пробитой пулей груди окровавленную ладонь и показал ее Велесу. Ответом на этот жест был страшный, полный ярости вопль оскорбленного бога. Кровь была чужая. Это была кровь соперника, осмелившегося занять место рядом с той, которую Чернобог считал своей. Машкин сын даже на краю страшной пропасти, куда падала его душа, издевался над тем, кто мог бы стать его отцом, но предпочел любви месть.