Владимир Ленский: Проклятие сумерек

Уида глянула на нее с мимолетным раздражением. В который раз уже подумала: «Не нравится мне эта приторная особа». И опять эта мысль улетучилась прежде, чем обрела более определенные формы.

Уида прошлась по комнатам. Глянула на рисунок Эскивы: странно стилизованная лошадь, убегающая от не менее странной всадницы верхом на огромной собаке. Погоня неслась по цветущему лугу, и цветы, каждый размером с голову всадницы, были выписаны с пугающей реалистичностью.

Девочка следила за матерью и пыталась угадать, о чем та думает.

Неожиданно Уида сказала:

– Я бы хотела повесить твой рисунок в спальне, Эскива. Ты позволишь?

От неожиданности Эскива покраснела и сделала книксен.

– Я прикажу, чтобы изготовили рамку, госпожа, – вмешалась Горэм и сладенько глянула на маленькую королеву.

Эскива почти не сомневалась в том, что Горэм теперь попытается испортить рисунок. Просто для того, чтобы досадить Эскиве и вмешаться в ее отношения с матерью.

Но Уида беспечно махнула рукой:

– Не надо рамки – я хочу забрать его сейчас…

Она протянула руку к рисунку. Рука ее помедлила в воздухе и вдруг, метнувшись к стене, сорвала висевшую там шпагу.

С клинком в руке Уида повернулась к Гайфье.

– Защищайся!

Мальчик отпрыгнул назад, огляделся. Вторая шпага находилась в десятке шагов от того места, где он находился, – в стойке для оружия.

Мать наступала на него, посмеиваясь.

Гайфье подскочил к стойке и, выдернув оттуда первый попавшийся клинок, набросился на мать.

Она легко отбила удар. Случайно Гайфье схватил шпагу себе не по руке. Он был сильным мальчиком. Очень сильным для своих четырнадцати лет, но все же это оружие оказалось для него слишком тяжелым.

Уида не давала ему пощады. Клинок сиял в ее руке; эльфийка двигалась так красиво, что от нее невозможно было оторвать взгляд.

Гайфье прикусил губу, насупился. Он вкладывал в каждый удар всю силу, какую только мог собрать. Рядом с матерью подросток выглядел коротеньким и неуклюжим: Уида была очень высока ростом, выше многих мужчин, а Гайфье, помимо прочего, был еще и склонен к полноте, и сейчас это особенно бросалось в глаза.

– Я прикажу выгнать твоего учителя фехтования, – смеясь, произнесла Уида. – Он ничему тебя не учит.

– Неправда, – сквозь зубы проговорил мальчик, – неправда! Берегитесь, матушка!

Он решился, несмотря на неудачную шпагу, попробовать на матери прием, который разучивал уже неделю. Обманное движение влево, а затем стремительная атака снизу вверх.

Смуглое смеющееся лицо Уиды мелькало перед его глазами, отвлекало. Ее раскосые глаза метали зеленые искры; казалось, отсвет этих искр бегает по стенам комнаты.

«Сейчас!..» – подумал мальчик.

И в этот миг вошел отец.

На Талиессине был костюм для верховой езды; от него пахло псарней, в волосах регента застряла солома.

– Вот вы где, – обратился он к супруге. Мимоходом поцеловал Эскиву в макушку, кивнул няньке, потрепал за щечку фрейлину и повернулся к жене и сыну.

И в тот же миг Гайфье перестал существовать для Уиды. Она бросила шпагу на пол, отвернулась от покрасневшего Гайфье и широким шагом направилась к мужу.

– Да, я ждала вас, – сказала она.

– Чем вы тут занимались? – Он весело прищурился.

– Пыталась убить вашего сына, – ответила Уида. – Думаю, следует уволить его учителя фехтования. Никакого результата.

Талиессин быстро оглянулся на Гайфье. Взгляд регента стал рассеянным.

– А, – молвил он. – Ну, хорошо.

И вышел, а вслед за ним ушла и Уида, забыв на столе рисунок дочери.

Эскива никак не показала, что ее задела забывчивость матери. Девочка аккуратно убрала листок в папку для рисунков и завязала тесемки.

Гайфье, напротив, дал волю гневу. С силой пнул тонконогий столик, так что перламутровая инкрустация столешницы треснула.

– Она всегда так поступает! – выговорил он наконец. Голос его подрагивал.

И тут нянька Горэм произнесла очень странную вещь:

– Ну разумеется. Почему бы ей не обращаться с вами пренебрежительно? Ведь вы ей вовсе не сын.

Гайфье побледнел, чувствуя, как подкашиваются у него ноги. После поединка с Уидой ему все еще было жарко, и сейчас пот заледенел у него на коже. Кончики пальцев онемели, как случалось и прежде, если Гайфье сильно сердился или пугался чего-нибудь.

– Как это – «не сын»? – переспросил он наконец.

– Она – жена вашего отца, да вам не мать, – повторила Горэм.

Ее накрахмаленные одежды смялись, скомкались, гладкое лицо побежало морщинами, и это были злые морщины, которые уродовали и старили. Сухой рот выталкивал наружу слова, одно страшней другого.