Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]

— Подземные леса, — прошептал старик, — подземные леса.

— Это легенды.

— Нет, — вскричал Светлый. — Это не так. Это не может быть так, когда такое творится!

— Их никто…

— Мы их найдем. Только это спасет нас от полного истребления.

— Владыка сокрыл их от взглядов наших. Мне отец говорил, что никому их не отыскать.

— Он не знал всего. Легенда и подземных лесах говорит о том, что они будут скрыты до тех пор, пока не настанет время им снова взрасти.

— Ты думаешь…

— Время пришло.

Старик снова приподнялся и приказал людомару запоминать. Он проговорил названия двух десятков трав, камней и животных, которых Сын Прыгуна должен был раздобыть.

На выходе от Светлого, Сын Прыгуна неожиданно для себя оказался в руках Лоовы. Девочка лучезарно улыбалась. Она устроила засаду на него и поймала, едва его шея оказалась в зоне ее досягаемости.

Удивительно, но почувствовав себя в ее объятиях, ощущая кожей толчки бьющегося сердца ребенка, ее теплые ручонки, Сын Прыгуна вдруг преисполнился невероятной решимости. Опасность угрожает всем им — внезапно он осознал всю ее серьезность. Медлить нельзя. С этого момента, с вот этих самых объятий его прежняя жизнь навсегда растворяется в прошлом. Его мысли, его желания, его чаяния — все должно измениться, все должно быть подчинено только выживанию. Теперь он сам для себя почти перестал что-то значить. С этого момента он стал орудием, он стал оружием, с помощью которого теплые неумелые и слабые ручки Лоовы будут защищать ее от всех напастей.

Людомара плакала. Раньше ее слезы бы испортили Сыну Прыгуна целый день. Он много думал бы о них, переживал. Но с недавних пор все круто изменилось. Мир, который он знал с детства перестал существовать. Новый мир, Чернолесье без людомаров, не представлялся больше чем-то по-утренне свежим, по-дневному насыщенным, по-вечернему теплым и уютным. Чернолесье без людомаров стало местом плача, местом смерти и постоянной темной ночи.

Людомара плакала. Ее слезы не смущали Сына Прыгуна. Каплей больше, каплей меньше. В том потоке слез, который вскоре обрушится на всех них, эти несколько слезинок не представляли большой ценности.

Старик уверенно уходил от них по нижней кромке ветвей. Его рана была плотно перебинтованна. Он шел не оглядываясь. Он торопился.

Сын Прыгуна в пол дня собрал все, что нужно было старику, а людомара, всхлипывая, приготовила напиток, который в Чернолесье называли каплей жизни. Настой собирал все силы, которые оставались в теле в один мощных комок энергии. Его хватало на несколько дней. После этого несчастный умирал.

Шкуры, в которые был одет Светлый быстро затерялись среди листвы. Шорох его шагов еще долгое время долетал до слуха Сына Прыгуна.

Неожиданно людомар понял, что то немногое, что связывает его и всех людомаров со старым Чернолесьем и есть Светлый. Охотник остро почувствовал параллели между состоянием леса и состоянием самого старого представителя из его народа.

Лес не выстоит без людомаров, подумалось Сыну Прыгуна, но выстоят ли людомары без леса?

Пир был в самом разгаре. Дробно гремели барабаны, играли дудки, перестукивали своими палочками рикоты — самый любимый брездами инструмент. Посреди зала шла бешенная пляска, от которой ближайшая мебель подскакивала на добрую половину ладони, а от посуды шел такой грохот и звон, что могло показаться словно бы по ней лупили что есть мочи невидимые музыканты.

Обстановка была самая что ни на есть раскрепощенная. Вино лилось рекой настолько же широкой, как и та, что протекала под стенами замка и через каждые несколько мгновений принимала в себя отходы пира: то обглоданные кости, то поломанные деревянные плошки, а иной раз и дико орущего участника пира, проспорившему кому-либо что-либо.

Луна устало смотрела с небес на эту каждодневную вакханалию и печально ополаскивала в воде реки свои лучи-руки, которыми мгновенье назад обласкивала потную лысину кого-либо из гостей.

Свечение кристаллов, воткнутых в искуснейшим образом выполненные подставки, освещало все действо и лицо того, кто сидел во главе столов, стоявших кругом вдоль стен залы.

Сидевший широко, но бессмысленно улыбался; таращил глаза то на танцующих женщин, трясущих своими соблазнительными телесами, то на свет кристаллов, то на луну, часть которой он видел в окне напротив себя.

Нельзя сказать, что пиршество возглавлял человек уродливый, но и красавцем его однозначно нельзя было назвать.