Дмитрий Воронин - Чаша Торна

Сказав последнюю фразу, она даже улыбнулась.

Рон тоже улыбнулся, кивнул и принялся болтать с девушкой о разных пустяках, касающихся школы, сплетен и анекдотов из ученической жизни… Она отвечала охотно, постепенно оттаивая и даже пытаясь шутить в ответ.

А Рона меж тем не покидала назойливая мысль: стоило ли давать столь многословное объяснение там, где вполне хватило бы короткого «Простите, но это мое дело, сэр»? И это было несколько странно…

* * *

Гном, по-прежнему шедший впереди отряда, уже в третий раз проворчал, что явственно чует в воздухе запах дыма, а это означает, что где-то рядом жилье. А спустя полчаса показалась околица селения.

Конечно, я знаю, что такое мать. Я знаю даже, что она у меня непременно была, поскольку я живой человек, а не результат магических упражнений Учителя. Конечно, когда имеешь дело с Учителем, ни в чем нельзя быть полностью уверенным, но у меня горячая красная кровь, а Учитель говорит, что у нежити кровь не может быть и горячей, и красной одновременно. Если она, кровь, вообще есть. Правда, я сильно подозреваю, что Учитель может многое, о чем мне не говорит. Пока. Я уверен, что рано или поздно я смогу постичь все, что известно ему.

Так что мать у меня наверняка есть. Или была. Я не раз спрашивал Учителя о своей матери, но он никогда почему-то не отвечает. Говорит, что не знает. Это очень странно, тем более что на любые другие вопросы он отвечает охотно и подробно, особенно если вопросы касаются магических упражнений. И знает он, как мне кажется, все на свете.

А вот мой отец меня не интересует. Даже не знаю почему… просто, в моем понимании, мать — это нечто такое… такое… ну, в общем, очень важное, а отец… Учитель объяснял мне, и не раз, про те отношения между мужчинами и женщинами, после которых появляются дети. Не могу сказать, что я все понял, но это дело времени, разберусь. Важно одно: кто является отцом — это иногда большой вопрос, а вот с матерью всегда все полностью ясно:

— О чем ты замечтался, Берг?

Я потупился.

Это было нешуточной провинностью — погрузиться в свои мысли в то время, когда перед тобой лежат свитки. И не стоит надеяться, что хоть один раз Учитель не заметит оплошности… Он все замечает даже тогда, когда я нахожусь в комнате один. Сколько раз я слышал это мрачное «Не отвлекайся, Берг!» из-за закрытой двери…

— Извините, Учитель…

— Ты должен быть настойчивее. Только овладев знаниями, ты сможешь назвать себя магом. Не верхушками, которых ты нахватался, а истинными, глубокими знаниями…

Я почтительно склонил голову и старательно делаю вид, что внимательно слушаю. На самом деле я сам мог бы повторить его речь, практически ни в чем не уступив оригиналу. Пятнадцать лет я слышу одни и те же поучения, набившие оскомину. Пятнадцать лет я слышу сетования на недостаточную старательность, недостаточную усидчивость, недостаточное прилежание… И вообще, по словам Учителя, достаточным у меня является только аппетит.

Учитель сидит в глубоком кресле в углу комнаты и рассеянно, не прекращая своей обвинительной речи, листает книгу. Совершенно бесполезное для него занятие, я не раз убеждался, что он помнит наизусть каждую строчку в своей обширной библиотеке.

Я слушаю. Он говорит. Все как всегда…

* * *

Я помню тот день, когда впервые увидел Учителя, хотя сам он не раз выражал сомнения в моей памяти. И все же я помню… Правда, надо заметить, это первые связные воспоминания моего детства. Мне было тогда лет пять, не больше…

Учитель говорит, что нашел меня в лесу. По его словам, я потерялся, и он спас меня от верной смерти и более того — сделал меня своим учеником, а это дорогого стоит. Не каждому удается попасть в ученики к магу. Он иногда называет себя магистром, давая понять, что его опыт куда больше, чем у обычного мага. Так что я должен гордиться — я привлек внимание магистра.

Помню, что и тогда, пятнадцать лет назад, он был все таким же — седым мужчиной лет шестидесяти на вид, хотя теперь я знаю, что ему больше, много больше. Возраст мага измеряется не годами, а его умением. Конечно, даже самый лучший маг не сможет прожить столько же, сколько, скажем, гном, но и обычному смертному с ним не сравниться. Сам Учитель говорит, что давно потерял счет годам и прожил лет этак двести, а то и более. Я верю — за то время, что я его знаю, он ничуть не изменился.

Как и тогда, он носит только черное — либо жесткую кожу, если собирается в дорогу, либо мягкую мантию, когда сидит дома. А дома он сидит почитай все время. Причину этого он тоже объяснил, но об этом позже.