Дмитрий Воронин: Чаша Торна

Они были живы — Рон и Айрин — благодаря волшебным свойствам крови дракона, отданной добровольно. И не было больше в этом мире дракона, готового пожертвовать свою кровь, — последний, Великий Гранит, теперь лежал где-то среди скал, его избитое и изломанное тело успокоилось навсегда. Брик баюкал сломанную в нескольких местах руку. Пройдет немало времени, прежде чем он сможет держать ею хотя бы ложку. У него еще было сломано несколько ребер, да и левая нога изрядно пострадала. И все же именно ему удалось, очнувшись от чудовищного удара, доползти до мертвых друзей, чтобы по капле влить им драгоценное лекарство. Гном был изрублен страшно, хотя кровь уже свернулась и не просачивалась сквозь повязки. Его кольчуга годилась разве что на лом, выщербленная секира с измочаленной ударами меча рукоятью висела, как обычно, на поясе, а на голове гнома сияла древняя корона подгорных королей — он сдержал слово и заслужил право носить ее. И еще он думал о том, что Тайрина больше не придет к нему в том страшном сне… а если и придет, то во сне добром и светлом, придет вместе с сыном, живым и здоровым, может быть, даже уже основательно подросшим. Придет не для того, чтобы звать его к себе до срока. Почему-то он был уверен в этом.

Тело грифона было предано земле. Флар так и не нашел компромисса между мужеством и осторожностью и пал, защищая тех, кого втайне даже от самого себя называл своими друзьями. Рон поклялся, что найдет других грифонов и расскажет им о последних днях жизни их сородича — Флар заслужил, чтобы о нем помнили.

— Вот и все… — вздохнула Айрин.

— Да, — эхом отозвался Рон. — Мы победили…

— Только победали это? Погибли Гранит, Флар…

— Вечная им память. И все же… Зло не вошло в мир, мы сумели остановить его. Все мы… все вместе. — Рон оглядел друзей, — Что ж, из нас получилась неплохая команда, верно? Может быть, нам и дальше стоит держаться друг друга? Как думаете?

И четыре руки сомкнулись над остывающим камнем.

Боль! Боль терзает каждую частичку моего тела, пронзает все мое существо, заставляет кричать так, как не кричал никогда в жизни. Но никто не слышит моего крика. Пламя пожрало мою плоть и сейчас лижет кости в бессильном стремлении превратить их в пыль, в золу, в шлак. Пламя сожгло мои легкие, и мой вопль раздается только в моем мозгу.

О, какая боль! Ее невозможно вынести, любой человек, испытавший такое, просто умер бы от боли…

Но я — не любой.

Мое тело пылает, мои глаза давно лопнули, обожженные пламенем земных недр, но я все еще вижу. Почему, как — не важно. Я вижу, как огонь бьется в моей груди, как обнажаются кости, сразу покрываясь обугленной коркой. Кости устоят. Я знаю.

Боль сводит меня с ума. Я кричу… беззвучно, безнадежно… никто не придет на помощь… Теперь я знаю, ад вовсе не ледяной, он огненный, сжигающий, превращающий в пепел. И дарящий немыслимую, непереносимую, убивающую боль. Но я все еще жив.

Жизнь — нечто большее, чем плоть, сожранная огнем, чем сердце, давно осыпавшееся серым пеплом между обугленных ребер. Чем мозг, который сейчас кипит под черепом… Силы, которые я разбудил, не дают мне умереть. Я знаю это… и не важно, откуда пришло это знание.

Эти силы ждут от меня служения… но это потом. Сначала я должен вернуться. Я вернусь. Я отомщу… И мир содрогнется, увидев мою месть.