Василий Блюм - Мычка

Отвечая желаниям, мысли обрели плоть. Ноздри зашевелились, вбирая аромат пищи. Встрепенувшись, Мычка завертел головой. Придавленный усталостью, он и не заметил, как следом за хозяином зашел в дом, двигаясь, словно истукан, и лишь мясной дух вернул к жизни.

На этот раз пища показалась еще вкуснее. И хотя на зубах то и дело хрустели кости, а среди жирных капель топорщились подозрительного цвета непонятные кусочки, подобные мелочи не могли испортить наслаждение ужином. Хозяин вкушал тут же, изредка поглядывая на гостя, одобрительно кивал, после чего возвращался к прерванному занятию.

Когда ложка заскребла по дну тарелке, Мычка поднял глаза, с облегчением выдохнул. Ощущение приятной тяжести в желудке растеклось по телу, рождая сладостную истому и окрашивая окружающий мир в радужные тона. Взгляд заскользил по стенам, отмечая мелкие детали, на которые ранее не обратил внимания. Лавки, поверхность стола и стены удивительно ровные, без насечек и прикрас. Мычка с удивлением всматривался в попятнанные плесенью углы, не без содрогания замечал забившуюся меж половиц пыль и крошки, где сновали какие-то мелкие, но шустрые жуки неприятного вида.

В родной деревне подобного не могло произойти: подогнанные так, что не просунуть и кончик ножа, доски не пропускают грязи, а любая поверхность, пусть это даже балки притолоки, украшены витиеватой вязью резных узоров, что, вооружившись ножом, наносят мужчины во время долгих зимних вечеров, коротая время.

В сердце кольнуло. Воспоминания разбередили рану. Перед глазами возникло лицо матери. Что чувствует она сейчас, когда сын исчез, растворился в ночи леса: грустит, украдкой промокая глаза, или проклинает, презрительно кривя губы, за то что ослушался, сбежал, предпочтя обязанностям преданного сына свободу лесных просторов? Что говорит отец, ведь он наверняка вернулся, а сын, вместо того, чтобы достойно встретить, помочь с разделкой добычи, сбежал?

Кулаки сжались аж побелели костяшки и вздулись желваки. Стыд хлестнул огненным бичом, так что кровь бросилась в лицо и заалели щеки. Мычка скрипнул зубами, с трудом удерживая зародившийся в груди глухой рык бессилия, тяжело вздохнул, а когда поднял глаза, наткнулся на изучающий взгляд хозяина. Тот смотрит искоса, задумчиво постукивает пальцами по столу. Мычка перевел взгляд, с удивлением отметив, что рука мужчины как бы невзначай касается рукояти ножа, торчащего из притороченных к поясу ножен. Мычка вновь поднял глаза, перехватив взгляд хозяина, внутренне содрогнулся. Лицо мужчины не отражает чувств, и даже кажется отстраненным, но в глазах, сквозь пелену безразличия, проглядывает откровенная угроза.

Вновь вспомнились давешняя беседа и жестокие слова «лесная нечисть». Последние сомнения истаяли, как роса на солнце. Если до того Мычка предполагал, что хозяин шутит, или просто запугивает, опасаясь чрезмерной бойкости гостя, то теперь ощутил — все обстоит именно так. Его воспринимают как опасность, настолько серьезную, что, пойди что-то не так, без промедления воспользуются оружием, чтобы… Дальше думать не хотелось. Все-таки, не смотря ни на что, где-то в глубине души осталась непоколебимая уверенность, впитанная с молоком матери и словами отца: мир достаточно суров, а люди слишком слабы и немногочисленны, чтобы тратить отпущенное богами драгоценное время и силы на вражду друг с другом.

Мычка с усилием отвел взгляд, уставился в окно, где, проникая сквозь щели в ставнях, меркнут последние лучи уходящего дня. От хозяина не укрылись изменения в поведении гостя, он усмехнулся, скрипуче произнес:

— Рогатину я твою спрятал, как и нож. Они тебе пока без надобности. Тут не лес, зверья нет, да и чужаки, кх-м, не шастают. Будешь уходить — отдам, если впечатления не испортишь. Ну а сейчас время отдыха.

Они встали одновременно, хозяин — давая понять, что разговор окончен, гость — показывая, что в напоминаниях не нуждаются. Провожаемый пристальным взглядом, Мычка покинул комнату, поспешно оделся, и, не задерживаясь, вышел на улицу. Хозяин по-своему прав, но чувство гадливости не покидает, словно его принимают не человека, а за бешеное животное, что в ярости укусит кормящую руку, ослепленное безумием.

Чувствуя на себе взгляд, словно хозяин продолжал следить даже через ставни, Мычка поспешно прошел к сараю, мягко отворил дверь, но на обратном движении не выдержал, хлопнул так так, что дрогнули стены, а с потолка посыпалась пыль и куски паутины. Раздражение прорвалось нервной дрожью, разбежалось по спине крупными мурашками. Мычка заходил по комнате, словно запертый в клетку дикий зверь. Навеянное ужином спокойствие исчезло, уступив место ярости. Мало того, что у него забрали рогатину, оружие, с коим, выходя в лес, не расстается ни один охотник племени, так еще и нож, без чего мужчина не мужчина! И все это тайком, под покровом тьмы, когда он лежал, скованный усталостью и холодом.