Александр Аист - Хроники Тридесятого Царства

Пыльная дорога вилась, повторяя контуры леса, который темной полосой стоял недалеко от дороги. Вдоль дороги, стараясь не сильно наступать в пыль, брела согбенная от старости старуха. Она тяжело передвигала ноги, опираясь, при этом на крючковатый посох. Солнце постепенно поднималось к зениту, и вместе с ним, по окрестностям разливался зной летнего дня.

Но вот старуха остановилась и осмотрелась. Заметив что-то она решительно направилась к лесу и остановилась возле целого скопища пеньков, будто кто-то специально срубил здесь деревья, чтобы устроить небольшое место для отдыха. Нужно сказать, место было выбрано удачно, поскольку и центральный пень от когда-то столетней сосны, и пеньки поменьше, окружившие центральный пень, располагались в тени остальных деревьев. Да и высокие кусты орешника, распушив свои листья, весьма способствовали созданию зоны отдыха. Опять же, в этом месте жара почти не ощущалась. И из-за тени, и из-за ручья, который располагался сразу за кустами орешника.

Старуха подошла к центральному пню сняла с себя и положила на пень подорожную суму. Достав оттуда берестяную кружку с крышкой, старуха направилась к ручью.

Чтобы набрать в кружку воды, старухе пришлось приседать на одно колено. Сразу было видно, что делать приседание ей очень тяжело. Крючковатый посох застонал от напряжения, когда старуха, опираясь на него, стала опускаться на колено. Застонал, но выдержал, не сломался. Старуха набрала ключевой воды и, не торопясь, выпила всю кружку, утоляя жажду. Снова наклонилась к ручью, опять зачерпнула воды из ручья. Но на сей раз, поставив кружку наземь, стала вставать, опять же, опираясь на посох. И снова посох застонал от нагрузки. Впрочем, старуха не обращала на стоны посоха внимания.

Когда ей удалось подняться на ноги, она медленно согнулась в поясе, подняла кружку, предварительно закрыв крышку на ней и, развернувшись, пошла к пенькам. Там она поставила кружку на центральный пень, вынула из подорожной сумы ломоть засохшего ржаного хлеба и стала его жевать. Но не просто жевать, а предварительно размачивая кончик ломтя в принесенной в кружке воде. Собственно, и жеванием назвать то, что делала старуха было нельзя. Она, скорее, слизывала размякший в воде хлеб языком, щерясь, при этом, беззубым ртом.

А в остальном старуха была, в общем-то, мало отличимой от бродяг, толпами или в одиночку (кому как повезет) бродящих среди царств Средиземноморья. Старухе, видимо, не повезло, она была одна. Но судя по ее внешнему виду, она не сильно по этому поводу кручинилась

Одета старуха была в старый дорожный плащ. И это в такую-то жару! Под плащом виднелось платье, скорее всего, ровесница плащу. Плащ имел капюшон, но голова старухи была покрыта темным платком. Что она носила на ногах, видно не было из-за длинного подола платья.

Самым примечательным на лице, кроме избороздивших ее вдоль и поперек морщин, был крючковатый, слегка отвисший нос. Причем он все время двигался, будто старуха все время что-то вынюхивала.

И ведь не зря вынюхивала. Справа на горизонте показалось облачко пыли, которое чем дальше, тем становилось больше, указывая на всадника, едущего по дороге. Поначалу старуха перестала жевать, стремив взор в сторону облачка пыли. Но, вероятно, что-то убедило ее в том, что ей ничего не угрожает, и она продолжила трапезу.

А, тем временем, из облака пыли показался каурый конь, на котором сидел юноша лет двадцати. Одет он был в кольчугу, но был без шлема. Деревянный щит с железными бляхами, набитыми поверх щита, располагался за спиной. У седла с одной стороны был приторочен боевой топор, а с другой - меч в ножнах. Довершало вооружение копье, принайтованное справа к седлу в специальном чехле.

Русые волосы юноши рассыпались по плечам, обрамляя лицо. Можно было бы назвать его прическу пышной, но свалявшиеся от пыли волосы, скатались в жгуты, обвисшие вдоль головы. Лицо тоже было в пыли, остались лишь щелочки глаз. С первого взгляда было видно, что юноша утомлен и ездой и жарой. Так что не удивительно, что увидев старуху, сидящую в тенечке, он свернул к ней.

Подъехав, он вежливо поклонился.