Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Третий лишний (СИ)

- Ты...

Елисея отпустило.

Он сел, ощупал руками горло. Поднялся, за брата цепляясь. И сказал тихо:

- Поперхнулся... немного.

- Ага, - Лойко только руку на пояс положил, и мне подумалося, что благо, на поминки с шаблею и иным оружьем являться неможно, а то б была бойка. - Поперхнулся... чуть нутро не выплюнул.

- Крепко поперхнулся, - ответил Елисей, уголками губ усмехаясь. И красную слюну рукавом отер. - Идем, Еремка... а то что-то... кашлять охота. Не застудиться бы.

Ерема разом успокоился.

И брата за руку взял, точно был тот мал.

- И вправду, - проворчал. - Сквозит...

След сказать, что день был самый что ни на есть весенний. Таким бы свадьбы гулять, когда б гуляли их не по осени, но весною. Травка зелена, расшита белым бисером звездчатки, и васильки-то в ней самоцветами, и одуванчики... небо синее. Облачка белые. Солнце разлеглося, разлилося светом.

Тепло.

Ветерок, на который Елисей пенял, и тот легонький, духмяный. Таким бы дышать - не надышаться.

Старик же посох опустил.

Поманил Евстигнея.

А тот и подошел, Егора с дороги подвинувши, которому явне сия идея не по нутру пришлася. Он на деда глядел исподлобья.

- Выжил, стало быть, - от как выходило, что говорил старик навроде и не громко, а я от все слышала до самого последнего словечка.

- Выжил, - ответил Евстигней и голову склонил, старика разглядывая. - Я тебя знаю.

Это он сказал, не спрашивая.

- Откуда?

- А сам-то? - дед посох повернул, и выскользнул тот змеею деревянной из пальцев боярских. А на Красаву и вовсе глянул с прищуром, она и отошла.

- Не помню.

- Стало быть, судьба у тебя такая... беспамятная, - он усмехнулся.

А мне подумалося, что этакого сведущего да расспросить бы с пристрастием. Подумалося и страшно стало от этаких мыслей. Неужто я всерьез живому человеку этакой муки желаю?

- А что слово святое помнишь, то им и спасешься. Иди, - старик руку поднял и пальцы сложил знаком Вышнего круга. - Иди, а я помолюсь за грешную душу твою...

- Мою душу мне оставь, - Евстя глядел на руку эту пристально, не мигаючи. - За нее помолись...

За кого?

Не сказал. Сам ли ведал? Нет... а старик, тот понял.

- Иные души, - молвил он веско, - и молитва не спасет... а ты, девка...

Холоден был его взгляд, что стужа зимняя.

Разом душу вспорол ножом ледяным, и больно сделалось, и дыхание перехватило.

- ...забыла, какого роду-племени... - ныне каждое слово гремело колоколом медным, и от этакого звону уши мои мало что не лопалися. - Мертвяку обещалася? Душу свою бессмертную отдать...

...седая дорога.

...луна вычертила да по водам темным озера. Стылое оно. Мертвое. И в летнюю жару вода эта ледена-леденюща. Ни ветер ее не коснется, ни птица не потревожит крылом...

Пустоцветно озеро.

Бесплодно.

Курослепом берега поросли, будто золотом лживым, цветом багульниковым дурманным. Солнце пригреет, и душно становится, дурно. Вдохнешь раз - день головою маяться станешь. Вдохнешь два - и целую седмицу... вот и стерегутся соваться к черное воде, что люди, что звери.

Кроме него, волею Божини над иными поставленного.

Тяжек путь пастыря.

Норовисто стадо человеческое. Сущеглупо. Падко на искусы. И потому все чаще приводят дорожки запретные к берегам.

...нынешняя шла по мосткам гордо. Позабыла, стало быть, что надлежит деве роду хорошего покорною быть, скромною. А ведь знал он ее, от малых лет, сам читал книгу священную. Сам сказывал и про мира сотворение, и про слезы Моранины черные, по миру рассыпавшиеся, и про грехи, и про спасение... всему учил.

Когда сошла?

Когда соступила с пути истинного?

Загуляла. И не покаялась, не позволила нагулянное дитя в лес отнесть, как сие Книга велит, ибо каждому, кто Слова не чужд, ведомо, что в ублюдках, без благословения Божининого рожденных, дух мертвый сидит.

...сам виноват.

...не сумел убедить. Поддался на мольбы... жалостью да спасены будете... и спас, мнилось, а вышло-то... вышло...

- Мне жаль тебя, старик, - молвила она. И ветерок подхватил темные тяжелые волосы, растянул полотном... - Ты слеп. И думаешь, тебе и вправду позволено именем ее творить подобное?

...и отец ее просил за младенчика... не сама виноватая... снасильничали... девка едва оклемалась... а дитя забери, глядишь, и вовсе умом повредится. Как тогда?

Разве ж не жаль тебе, пастырю, ее?

Жаль.

И вспомнить бы, что жалость порой во вред идет, но нет, не сумел... глядел на нее и кровью сердце обливалось. Кому сказать, сомневаться стал в священной книге, ибо писано было, что девку, которая себя не соблюла, надлежит каменьями бить до самой ее смерти.