Михаил Белозеров - Месть самураев (трилогия)

Вдруг Язаки испугано подскочил и воскликнул:

– О, Баку! [21]Съешь мой дурной сон!

Оказывается, ему приснилось, что его бросили в чан с кипящей смолой, а Баку – пожиратель снов – призван был избавить от кошмаров.

– Похоже, уже все готово, – напугал его Натабура еще больше, кивая в ту сторону, откуда доносилось пение.

Язаки, выпучив и без того круглые глаза, на карачках подполз к стене и, припав к щели и втянув в себя, как собака, воздух, забубнил:

– Не хочу… не хочу умирать…

Его страхам способствовал клок черные волос на балке, которых он, как чумы, сторонился все это время.

– Очухался? – спросил Натабура.

– Да! Да! – воскликнул Язаки. – Думаешь, я не понимаю, что ты из-за меня остался?

– Хоп! Тихо! – предупредил его Натабура, косясь на двери.

Понесло чудака на откровения, неприязненно подумал он. Кими мо, ками дзо!

– А чего тихо?! – правда, на тон ниже вопросил Язаки. – Жратвы мало дают, не поют. И вообще…

– Ты тоже был на высоте… – похвалил Натабура, пропускаю мимо ушей нытье о еде, которое в устах Язаки стало привычным, как горный ветер.

Язаки поежился, словно уже видел перед собой чан с кипящей смолой.

– Правда? – ему хотелось верить, что и он на что-то годится, кроме Чертогов.

– Правда. Не бойся, – успокоил его Натабура, – скорее всего, нас берегут для второго тура. Иначе прикончили бы сразу. Но и на этот раз мы выдержим.

Язаки недоверчиво хмыкнул:

– Откуда ты знаешь?

Конечно, Натабура не стал его стращать, хотя понимал, что теперь все чрезвычайно усложнится: шансов у них после смерти Антоку и Такаудзи не больше, чем у крыс в ловушке, потому что ёми, разумеется, будут себе подыгрывать. Но лучше Язаки не дергать: он и так перепуган до смерти, наделает каких-нибудь глупостей, а ты расхлебывай. И вообще, возись с ним поменьше – шустрее будет.

– Ты рассуждаешь, как моя мама, – не дождавшись ответа, проворчал Язаки. – Надеешься на удачу. Лучше бы я в Чертоги подался!

Эту историю Натабура уже слышал раз сто, не меньше, и не понимал, как можно жить скопцом ради того, чтобы быть накормленным и одетым. Но, видать, в этой стране были такие странные традиции, раз подростки подавались в евнухи. Выходит, что главная забота в стране Чу здесь сводилась к тому, чтобы набить живот.

– Зато там сытно, спокойно и над головой не каплет… – объяснил Язаки, не моргнув глазом.

Ну вот! Натабура едва не рассмеялся – уж он-то знал правду о дворцовой жизни: скучной, тягостной и полной интриг.

Они помолчали. В обычно шумной деревне стояла тишина. Слышно было, как стража – двое юнцов с дубинками, не жалея ног, ходят вокруг хижины. Трусили, что ли?

– Эй… – словно лениво позвал Натабура, – дайте воды хоть!

– Перебьешься! – ответили ему.

– Мы же здесь подохнем! – искренне возмутился Язаки, ударяя пяткой в стену. – Я голоден!

Сверху посыпалась труха, а в воздухе повисла пыль.

– Заткнитесь! – ответили стражники.

– Ну и говнюки, ну и свиньи! – стал злить их Натабура в надежде, что они потеряют голову и полезут драться.

Стражники зашагали быстрее. То ли боялись, то ли еще чего, но отмалчивались, злобно пыхтели и на рожон не лезли.

– Давай копать!.. – Язаки нервно толкал Натабуру в бок.

– Давай, – согласился Натабура.

Он рассчитывал добраться до стражников раньше, чем они поймут происходящее. Подкоп был почти готов. Тем более, что энергичный щенок раз за разом расширял его и уже расширил до приличных размеров. И хотя почва была каменистой, понадобилось совсем немного усилий, чтобы человек мог протиснуться в него. Язаки отполз и сказал:

– Фу… уморился…

– Меньше жрать надо, – мимоходом заметил Натабура, оттаскивая в сторону землю и камни.

– Много ты понимаешь! – искренно возмутился Язаки, – я все время кушать хочу.

– Так ты гаки?! [22]– шутливо воскликнул Натабура.

Язаки обиженно заморгал и попятился, едва не упав. Гаки слыли вечными обжорами, но как при жизни, так и после смерти они не могли насытиться. Язаки испугался: он не хотел превратиться в вечно голодного демона и рыскать по деревням и городам в поисках объедков. Участь похуже, чем стать евнухом.

– Эй! – в дверь ударили что есть силы. – Еду принесли!

Язаки вздрогнул и едва успел прикрыть подкоп – в хижину впорхнула зеленоглазая: «Хи-хи… А вот и я!» И бросила на Натабуру лукавый взгляд. Стражники, конечно, носа не сунули. Ученые, видать, или слишком умные.

При взгляде на зеленоглазую сердце Натабуры сладко забилось и покатилось куда-то в пятки. Он обо всем забыл: волнения, и страхи, и о своих зубах, которые опять тихонько ныли. Ему хотелось взять ее за руки и только и делать, что смотреть в ее умопомрачительные глаза. До последнего времени он видел женщин только глазами учителя Акинобу, который не позволял знакомиться с ними, ибо в городах это могло оказаться не совсем безопасно. Обычно он говорил: «Женщины достигают своих целей языком, бусидо – мечом. Знай, что их часто используют в качестве приманки, поэтому никаких женщин ни до, ни после дела». А дела у них были самые разные и не всегда законные. Хотя закон не препятствовал приобретению документов и трактатов на самые различные темы, но эти документы и трактаты стоили больших денег, поэтому их приходилось добывать нелегально. Правда, некоторые темы считались закрытыми – например, о христианстве или о китайских огненных машинах, или Карты Мира – ты их просто так найдешь. Но это не особенно волновало учителя Акинобу. Зато выведывание тайн не только боевых школ, но городов и замков столиц и провинций часто заканчивалось стычкой в каком-нибудь закоулке, где пахло мочой и испражнениями и где тебе норовили выпустить кишки одним движением кривого ножа. Совершенно очевидно, что учитель Акинобу ни разу никому не позволил это сделать, хотя убийц подсылали даже в монастырь Курама-деру. Если же они ухитрялись каким-то образом обмануть каппа Мори-нага и он не утаскивал их на дно озера Хиёйн, то учитель Акинобу разделывался с ними еще на пороге храма, распознавая таких людей по ему одному понятным признакам.