Михаил Белозеров: Месть самураев

В день отплытия из Жунчэна на борт четырехмачтовой джонки 'Кибунэ-мару' поднялись пятеро, включая огромного пса с крыльями. За десять золотых рё они получили отдельную каюту, разделенную переборкой с дверью на две части, а также трехразовую кормежку и подогретый сакэ на закате.

Команда 'Кибунэ-мару' и кантё Гампэй, который держал в Хаката и окрестностях ровно тридцать три больших и маленьких лавок с таким же названием, как и джонка, были заинтригованы видом путешественников: запыленных, с обветренными лицами, уставших до изнеможения. Командовал пассажирами высокий сухопарый человек с темными глазами и с сединой на висках, отдаленно походивший и на монаха, и на отшельника, но в одежде, не виданной в этих краях – в стеганной короткой фуфайке, в узких штанах и обуви из грубой кожи. В помощниках у него ходил такой же высокий ирацуко, с тонким шрамом на лице. А уже у него под началом состояли двое: подросток – худенький и ловкий, в тибетском халате-пойя и в шапке с ушами, и толстый упитанный бонза в кимоно цвета охры, подбитом тканью из верблюжьей шерсти. Все заросшие бородами по самые глаза, кроме подростка, все лохматые, как отшельники.

А еще кантё Гампэй обратил внимание на то, что его пассажиров сопровождали черные кочевники с гор, обычно выносливые, как яки, но тоже валящиеся с ног от усталости, и что прибыли они на бурых лошаденках и привезли с собой груз, упакованный в козьи шкуры, который берегли пуще глаза, потому что без присмотра не оставляли и даже при погрузке никому из посторонних не позволили прикоснуться к нему. Пса же звали Афра. Еще не успев ступить на палубу 'Кибунэ-мару', он разогнал всех портовых ину и полил все углы и столбы на причале.

Все четверо, а также пес, тут же улеглись спать и спали до самого отплытия, не обращая внимания ни на шум погрузки, ни на настойчивое желание повара накормить их супом.

– Таратиси кими, они отказались от еды… – пожаловался он кантё Гампэй, старательно, как жулик, отводя глаза в сторону.

– Пусть спят. Потом накормишь, – отмахнулся кантё, не отвлекаясь от погрузки. – Эй, куда?! Куда?! Ахо! На корму и крепите лучше! А шелк под крышу!

Повар обреченно вздохнул и отправился к себе, по пути не удержался, обмакнул палец в суп и облизал его. Он чем-то был похож на Язаки – такой же толстый и нагловатый, только лицо у него было не лунообразное, а треугольное, скуластое, и глаза – не круглые, а узкие, как зев устрицы. Затем сел на кухне и с удовольствием умял все пять порции, включая собачью. Звали повара Бугэй. Похлебка под названием кани томорокоси из риса, крабов, курицы и янтарной рыбы фугу ему очень понравилась. Поэтому он взял себе еще миску, насыпал порезанного лука и поел уже с чувством, с толком, с расстановкой. На сердце стало тепло и приятно. Он потянулся за фарфоровой бутылочкой сакэ, которая стояла на плите в посудине с теплой водой, но вспомнил, что накануне его выпороли как раз за пристрастие к этому самому напитку. Боль отдалась в заду. 'О Дух, сияющий в небе', – скороговоркой испросил он позволения, налил совсем малость – на донышко чашечки и, смакуя сквозь зубы, втянул в себя тепловатую, обжигающую жидкость, чувствуя, как она волной разбегается по конечностям. Миг блаженства! Выпить за счет кантё – одна единственная вольность, которую он позволял себе. Тут его позвали на мостик: 'Эй, бездельник, к капитану!' Бугэй сунул в рот зубец чеснока, подхватил бутылочку и с замиранием сердца побежал наверх. Он был родом из той же деревни, что и капитан. Вся его родня занималась самым нечистым промыслом: убоем скота и выделкой шкур. Один Бугэй выбился в люди – плавал три года, и дома в Имадзу его ждали старики-родители, жена с двумя детьми, которых он очень любил. Его мечтой было накопить деньжат и года через два-три открыть харчевню в порту Хаката, забыть это море, которое он тихо ненавидел и которого боялся, умирая от страха при каждом шторме, и жить тихой спокойной жизнью. И, правда – Боги пока хранили его.

Пассажиры спали ровно сутки и вылезли на свежий воздух, когда 'Кибунэ-мару' уже была в открытом море, а берег Ая слился с темным горизонтом на западе.