Роман Галкин - Кощей. Перезагрузка

Он встает и направляется к выходу, а я понимаю, что сейчас останусь один на один с рыжей бестией. Смотрю на ее светлый лик и чувствую, что тону в бездонном омуте колдовских глаз. Сказано же, ведьма. Надо срочно топить баню! Все остальное потом. Да и гори оно огнем, все остальное!

Хорошо, что в моем зверинце нет первопетуха. Никто не орет по утрам, и можно, проснувшись, тихонечко любоваться на сопящее рыжее чудо, пристроившее головку на моем плече. И пошли на фиг все мысли о том, что ей якобы сколько-то там веков. Да она сейчас и на тридцать лет не выглядит. Такая по-детски шелковистая кожа может быть только у совсем молодых женщин.

– Ме-э-э, – орет прямо под окном Машка, чтоб ей век с первокозлом не встречаться!

Яга перестает сопеть, но глаза не открывает. Сладко потягивается, так грациозно изгибаясь, что я воспламеняюсь похотливым желанием.

– Ой! – восклицает она, открыв глаза. – На дворе-то светло уже совсем. Пусти, охальник! И глаза свои бесстыжие отвороти.

Вот те раз. Чего-то вчера в бане эта рыжая моих глаз не стеснялась.

Яга скрывает стройную фигуру под мешковатым платьем, подвязывает поясок и спешит вон из избы.

– Эх, – вздохнув с сожалением, тоже поднимаюсь с топчана.

– А как Мизгиря собираешься в первообраз возвращать? – спрашиваю через четверть часа, жуя пирожок с малиной и запивая козьим молоком. – Нешто уболтала его самого себя тенетами опутать?

– Ой, не знаю, Кошенька! – Женщина подпирает подбородок кулачком и задумчиво вперивает в меня изумрудные глазищи. – Он эту личину премерзкую дольше других носит. Оттого и сестрица его Таит закрылась от братца, как и от многих прочих перволюдей. Мыслю обратиться к своей сестре Костроме, дабы та призвала Таит. Может, ее полотно поможет Мизгирю вернуть образ.

– А если Мизгиря замотать в его же собственные тенета?

– Да как же такое сделать-то, Кошенька?

– Скажи, можно ли сшить оболочки от коконов между собой?

– Отчего же нельзя? Я и сошью, ежели тебе надо. У меня еще от Таит несколько клубков нити осталось. А пошто тебе?

– Есть идея. – Допиваю молоко и, отставив кружку, поднимаюсь из-за стола. – Но надо спешить. Ты отправляйся за нитками-иголками, а мне надо успеть в несколько мест, чтобы собрать оболочки от коконов.

– Ишь ты, и Кощей с Ягой явились, – удивленно поднимает единственную бровь Лихоня, когда мы вышли через открытый Лешим портал. – А битва еще не началась. Ай давеча ратились знатно! Вот лепо смотреть было. А нынче после вчерашнего не ранее полудня на рать выйдут.

– Вот и славно. Как раз Мизгирь поспеет. Очень он хотел на твои забавы глянуть, – сообщает Яга.

– А енто што? – Одноглазый уставился на тюк, который я скинул с плеча.

– Шатер, – поясняю ему. – Я, понимаешь ли, из тех парней, которые любят комфорт. Вдруг дождь или еще какие осадки.

– Я же говорила тебе, Лихоня, что Кошенька умишком чист стал после возрождения, – принялась объяснять Яга.

Пока рыжая активно вешала лапшу на уши Лиху Одноглазому, мы с Вием разложили полотно, сшитое мавками под руководством Яги из семи оболочек от коконов Мизгиря. Рядом рыл пятаком прошлогоднюю листву и похрюкивал приведенный Лешим упитанный кабанчик, предназначенный на заклание восьмилапому. Сам Леший отошел вглубь леса, чтобы призвать Мизгиря незаметно для Лихони.

Вдруг кабанчик поднял голову, поводил настороженно пятаком и, визгливо хрюкнув, рванул было прочь. Однако обмотанная вокруг молодого дубка и привязанная к его ноге веревка не дала убежать Мизгиревой закуске.

– Мизгиря почуял, – заявил Вий, подтянул лесного поросенка к себе за веревку, сел сверху и, схватив его за рыло, раздвинул кабаньи челюсти, словно тот самый Самсон, что порвал пасть льву.

Я, не мешкая, подхватил приготовленный заранее бурдюк со сваренным Ягой сонным зельем и принялся заливать его в свинячью глотку. Кабанчику, дабы не захлебнуться, пришлось поневоле глотать.

– Чего это вы, братцы, делаете? – подошел изумленный Лихоня.

– Свинью поим, не видишь, что ли? – говорю, продолжая вливать в пасть снотворное.

– Да это не свинья, – сообщает Лихоня, заглянув жертве под хвост, – это кабан. Молоденький ишо.

– Да? – изображаю удивление, вытряхивая последние капли из бурдюка. – Вий, отпусти эту свинью. Мы ошиблись. Она оказалась кабаном.

Кабанчик вырвался из-под Вия и, отбежав, насколько позволила веревка, остановился, тяжело и часто дыша, и обалдело глядел на нас не по-кабаньи выпученными глазами.