Гай Кей - Дети земли и неба

Никто ничего не знал. Никто его не видел. Кажется, Скандир после того боя отправился на юг. Он должен быть там, говорили все. Никто не стал бы врать ради этого человека, говорили они. Где бы он ни появлялся, от него одни неприятности.

Вероятно, это было правдой. А юг, Тракезия, представлял собой огромное, дикое, пустое, опасное пространство, еще не до конца покоренное Ашаром. Отряды входили в состав армии, которой приказали вернуться в свои казармы, а командирам велели ехать в Ашариас.

Никто из офицеров, командующих поисками, не думал, что им лично грозит опасность — она грозила сердарам. Можно даже ожидать повышения по службе, когда казнят старших командиров. Они повернули обратно, все четыре отряда, и кавалерия, и пехота.

Повешенного сняли деревенские жители и другие священники через два дня, когда почувствовали, что уже ничем не рискуют. Его похоронили с подобающими обрядами позади святилища, еще одного маленького человека в этом мире, еще одну жертву войны.

Даница Градек оставалась с Раской Трипоном до конца, который наступил через два с небольшим года, и даже в той же самой деревне.

У него начались головокружения, иногда ему становилось трудно дышать. Один раз он упал с коня. Была осень, не сезон для кампаний, а армии османов в то время яростно сражались на востоке, после перемен при дворе и в результате восстания среди восточных племен, которые никогда не признавали власть Ашариаса.

Рассудили, что будет безопасно отвезти его на север.

Четверо из их банды проводили его в ту деревню, где, по его словам, жила единственная целительница, которой он доверял. Когда-то она была его любовницей. Даница уже это знала. И женщину тоже помнила.

Человек, известный тогда и после как Скандир, умер в том доме. Не в комнате для больных, а на собственной кровати целительницы, ясным и ветреным утром, когда начали опадать красно-золотые листья. Две женщины держали его за руки, одна молодая, другая старая, и обе горевали.

— Никогда не думал, что умру на постели, — были его последние слова. — Думаю, я послужил Джаду. О некоторых вещах я сожалею.

В ту ночь они соорудили для него погребальный костер, чтобы османы никогда не узнали, что он был здесь, и чтобы нигде не было его могилы, которую могли бы осквернить. Даже для того, чтобы люди могли верить, что он еще живет где-нибудь в спокойной, дикой местности, рыжебородый, скачет на коне, высокий и суровый, яростно несгибаемый, и сражается с наступившими переменами, в память о Сарантии.

Перед смертью он отдал свое кольцо Данице.

Она еще на один сезон осталась с остатками его банды на юге. К тому времени она уже стала ценным ее членом, но прежде этих людей удерживала вместе сила и воля их вожака, а теперь они разбрелись в разные стороны, как разлетаются листья, как расходятся пути людей.

Она отправилась на север одна, вместе со своим псом, оставив позади рассказы и воспоминания о времени, проведенном ею на юге. Некоторых новорожденных девочек в те годы называли Даницами, хотя такое имя было неизвестно в Тракезии до того, как она побывала там со Скандиром.

Невен на протяжении зимы жил на четырех фермах, чтобы научиться бегло говорить на языке Саврадии, — так он себе сказал. И еще зимой было трудно путешествовать в этой части света. Северный ветер налетал и кусался, как отощавший волк. Выпадал снег, и в темноте выли голодные волки. В ясные ночи луны и зимние звезды сверкали сильно и ярко. Речка к югу от них замерзла. Он раньше никогда такого не видел. Ее можно было перейти по льду.

Язык не представлял для него трудности. Он напомнил себе, что это был первый язык, на котором он заговорил. У него не осталось об этом воспоминаний, но те сказки, которые мать или сестра рассказывали ему, должны были звучать на языке Саврадии. Теперь он хотел владеть им в совершенстве. Он не мог бы внятно объяснить почему, и в какой-то момент начал спрашивать себя, не потому ли медлит, что боится следующего шага.

Когда Невен это осознал, он понял, что пора уходить.

В дополнение к этому, он осознал, что из-за него на ферме возникла проблема, а он этого не хотел. Эти люди были добры к нему. Он много работал, но не всегда люди бывают за это к тебе добры.

— Если когда-нибудь хоть пальцем тронешь мою дочь, — сказал Зорзи (довольно мягко), когда он в первый раз предложил, что останется и поработает с ними, — мне придется тебя убить.

— Думаю, вы не сможете это сделать, — ответил Невен, тоже мягко, — но я никогда ее не трону. Даю вам слово.