Вероника Мелан - Уровень - Магия

Если не считать пожилую пару, стоящую в дальнем конце зала, и сторожа-продавца, сидящего у входа, Марика в этот час находилась здесь одна. Она разглядывала холсты и рамки, вчитывалась в имена художников, любовалась деталями выведенных кисточками пузатых яблок и зеленого винограда, иногда останавливалась на минуту-другую, чтобы пропитаться атмосферой пейзажа — там, где мастеру удалось ее передать.

Дома пусто, на улице жарко, до ночи далеко. Продукты она купила, газеты почитала, с час промаялась в гостиной, раздумывая, чем заняться, а теперь убивала время здесь, в галерее, куда зашла случайно — дверь в нее оказалась следующей после входа в антикварный салон.

Отдавались эхом от высоких стен слова и скрип половиц, тихонько играло стоящее на столе у продавца радио, откуда изредка доносилось покашливание. В воздухе, подсвеченные золотым, вились пылинки.

Она ничего не искала и не желала найти, просто маялась бездельем и никак не могла найти себе применение. С тоской думала о том, что, когда выйдет на улицу, снова придется что-то изобретать, выдумывать, решать. Куда двигаться дальше, чем унять беспокойный мозг? Внутри тихо росло недовольство. Пройдя половину зала, Марика уже хотела повернуть назад, к выходу, когда случайно увидела ее, висящую за тканевой стойкой, специально отделенную от других.

Сразу же глухо и быстро заколотилось сердце, ноги засеменили вперед, а глаза прилипли к мазкам. Нырнуть бы в нее, просто взять и нырнуть…

— Сколько?

Нетерпеливо барабанили по мраморной панели пальцы; продавец нехотя оторвался от чтения потрепанной книжки.

— Какая вас интересует?

— Вон та, что висит почти в углу, за перегородкой.

— Сейчас посмотрим.

Мужчина поднялся, взял с собой толстую книгу с номерами и ценами картин и вышел из-за стойки.

— Показывайте.

Картина оказалась оценена на удивление недорого — всего в двести пятьдесят долларов — и принадлежала кисти неизвестного (возможно, неизвестного только Марике) Лонто Бияно. Слава Создателю, она поместилась в багажник, иначе пришлось бы нести ее до дома пешком тем же методом, каким строители носят стекла: неуклюже сворачивая от прохожих и по-комичному широко расставив руки в стороны.

Она согласилась бы и на такое. Лишь бы висел этот холст в гостиной и находился перед глазами.

Вернувшись домой, она недолго терзалась сомнениями. Привалив тяжелую бронзовую раму к стене, быстро сняла подаренный Ричардом шедевр, едва не завалилась на спину, пытаясь оттащить его в сторону, с мягким стуком поставила зелено-оранжевую мазню ребром на ковер у дивана и принялась вешать на прежнее место только что приобретенное произведение искусства.

Повесила. Отошла к столу. Опустилась на стул и, забыв, как дышать, залюбовалась.

Знал ли он, художник, что именно писал? Бывал ли он на Магии? Видел ли изображенное место своими глазами или же только представлял его в воображении?

Но как точно! Невероятно точно, красиво, атмосферно…

С картины на Марику смотрел покрытый травой холм, на вершину которого ползла тропинка. Узкая, иногда теряющаяся в траве. Розоватый закатный свет, растущие тут и там лютики, застывшее в свете уходящего дня ощущение волшебства, возвышающиеся на горизонте, покрытые снегом горы. И сгустившийся на самых вершинах туман — все точно так, как она помнила. Кажется, нужно пройти еще чуть-чуть, поставить под спуском палатку, а завтра будет новый день. Новый. Наполненный чем-то чудесным, нужным, правильным.

Чем дольше она смотрела на занявший центральное место на стене пейзаж, тем сильнее подкрадывалось ощущение, что еще чуть-чуть, еще совсем немного — и покажется из-за рамки ушастая голова сервала. Потом пятнистая спина. Потом хвост. Затем он поднимется на вершину холма, застынет и будет ждать ее там. Обернется, посмотрит недовольно: мол, ты идешь или нет?

Прикрыв рот ладонью, Марика начала плакать.

Что есть произведение искусства? То, что признано большинством? То, что дорого оценено? То, о чем пишут газеты и журналы? То, о чем кричат афиши? Нет, художник может не быть великим в глазах сотен или тысяч людей, но если он сумел создать вещь, от которой хотя бы у одного человека перехватило дыхание, зажглось сердце, а на глаза навернулись слезы, то он — мастер. Великий мастер, чье восприятие соприкоснулось с твоим, отозвалось внутри радугой и перевернуло привычный мир.

Почему она не спросила, можно ли попасть на Магию во второй раз? Почему не поинтересовалась об этом у Майкла, у пилона, у бабки? Почему не задала один из самых животрепещущих вопросов никому из тех, кого встречала на своем пути?