Стивен Кинг - Стрелок

Немного передохнув, они продолжили восхождение, пробираясь через каменистые завалы, карабкаясь по наклонным плоскостям, усеянным сверкающими вкраплениями слюды и кварца. Камни были приятно тёплыми на ощупь, но воздух сделался заметно прохладнее. Ближе к вечеру стрелок расслышал, как где-то вдали, по ту сторону гор, гремит гром, но за вздымающейся громадой скал не было видно дождя.

Когда тени стали окрашиваться в пурпурные тона, они с Джейком разбили лагерь под нависающим каменным выступом. Стрелок закрепил попону сверху и снизу, соорудив нечто вроде навеса. Они уселись у входа в эту импровизированную палатку, наблюдая, как с неба на землю опускается полог ночи. Джейк свесил ноги над обрывом. Стрелок свернул свою вечернюю самокрутку и, хитровато прищурившись, поглядел на Джейка.

— Во сне не вертись, — сказал он, — иначе рискуешь проснуться в аду.

— Не буду, — без тени улыбки ответил Джейк. — Мама говорит… — Он запнулся.

— И что говорит твоя мама?

— Что я сплю как убитый, — закончил Джейк.

Он поглядел на стрелка, и тот заметил, что у мальчика дрожат губы, и он изо всех сил пытается сдержать слёзы. Всего лишь мальчишка , подумал стрелок, и боль пронзила его, будто нож для колки льда. Так, случается, ломит лоб, когда глотнёшь студёной воды. Всего лишь мальчишка. Почему? Глупый вопрос. Когда какой-нибудь мальчик, уязвлённый физически или душевно, задавал тот же самый вопрос Корту, эта древняя, изрытая шрамами боевая машина, чьей работой было учить сыновей стрелков основам того, что им нужно знать в жизни, отвечал так: « Почему — это корявое слово, и его уже нё распрямить… так что никогда не спрашивай почему , а просто вставай, недоумок! Вставай! Впереди ещё целый день!»

— Почему я здесь? — спросил Джейк. — Почему я забыл всё, что было до этого?

— Потому что сюда тебя перетащил человек в чёрном, — сказал стрелок. — И ещё из-за Башни. Башня стоит… на чём-то вроде… энергетического узла. Только во времени.

— Я не понимаю.

— Я тоже, — признался стрелок. — Но что-то такое произошло. И продолжается до сих пор. Прямо сейчас. «Мир сдвинулся с места»… как мы теперь говорим и всегда говорили. «Мир сдвинулся»… Только теперь он сдвигается быстрее. Что-то случилось со временем. Оно размягчается.

Потом они долго сидели молча. Ветерок — слабенький, но студёный — вертелся у них под ногами, глухо выл где-то в горной расщелине, внизу: у-у-у-у.

— А вы сами откуда? — спросил Джейк.

— Из места, которого больше нет. Ты знаешь Библию?

— Иисус и Моисей. А как же!

Стрелок улыбнулся:

— Точно. Моя земля носила библейское имя — Новый Ханаан. Так она называлась. Земля молока и мёда. В том библейском Ханаане виноградные гроздья были такими большими, что их приходилось возить на тележках. У нас таких, правда, не вырастало, но всё равно это была замечательная земля.

— Я ещё знаю про Одиссея, — неуверенно вымолвил Джейк. — Он тоже из Библии?

— Может быть, — отозвался стрелок. — Я не особенно хорошо знаю Библию.

— А другие… ваши друзья…

— Других нет. Я — последний.

В небе уже поднимался тоненький серп убывающей луны. Луна как будто глядела, прищурившись, вниз на скалы, где сидели стрелок и мальчик.

— Там было красиво… в вашей стране?

— Очень красиво, — рассеянно отозвался стрелок. — Поля, леса, реки, утренний туман. Но матушка, помню, всегда говорила, что это только красиво, но всё-таки не прекрасно… что только три вещи на свете прекрасны по-настоящему: порядок, любовь и свет.

Джейк издал какой-то неопределённый звук.

Стрелок молча курил, вспоминая о том, как всё это было: ночи в громадном Большом Зале, сотни богато одетых фигур, кружащихся в медленном, степенном вальсе или в быстрой, лёгкой, переливчатой польке. Эйлин Риттер берёт его под руку. Эту девушку, как он подозревал, выбрали для него родители. Её глаза — ярче самых дорогих самоцветов. Сияние, льющееся из хрустальных плафонов электрических люстр, высвечивает замысловатые причёски придворных и их циничные любовные интрижки. Зал был огромен: безбрежный остров света, древний, как и сама Центральная крепость, образованная ещё в незапамятные времена и состоящая чуть ли не из полной сотни каменных замков. Роланд уже перестал считать, сколько лет минуло с тех пор, как он в последний раз видел Центральную крепость, и, покидая родные места, с болью оторвал взгляд от её каменных замков и ушёл, не оглядываясь, в погоню за человеком в чёрном. Уже тогда многие стены обрушились, дворы заросли сорняками, под потолком в главном зале угнездились летучие мыши, а по галереям носилось эхо от шелеста крыльев ласточек. Поля, где Корт обучал их стрельбе из лука и револьверов, соколиной охоте и прочим премудростям, заросли тимофеевкой и диким плющом. В громадной и гулкой кухне, где когда-то хозяйничал Хакс, поселилась колония недоумков-мутантов. Они пялились на него из милосердного сумрака кладовых или скрывались в тени колонн. Тёплый пар, пропитанный пряными ароматами жарящейся говядины и свинины, сменился липкой сыростью мха, а в самых тёмных углах, куда не решались соваться даже недоумки-мутанты, выросли громадные бледные поганки. Массивная дубовая дверь в подвал стояла открытая нараспашку, и снизу сочилась невыносимая вонь. Запах был словно символ — конечный и непреложный — всеобщего разложения и разрухи: едкий запах вина, превратившегося в уксус. Так что стрелку ничего не стоило отвернуться и уйти прочь, на юг. Он ушёл без сожалений — но сердце всё-таки дрогнуло.