Стивен Кинг - Стрелок

Чья это фраза? Какой-то женщины. Сюзан? Стрелок не помнил. Время ворует память, как любил говорить Ванни. Вот про Ванни он помнил.

Мальчик послушно сел. Когда стрелок вернулся, Джейк уже спал в траве. Большой богомол совершал своё вечернее омовение прямо на упругой чёлке парнишки. Стрелок рассмеялся — в первый раз за бог знает сколько времени, — разжёг костёр и отправился за водой.

Заросли ив оказались гуще, чем показалось ему поначалу, и в блёкнувшем свете заходящего солнца там было довольно-таки неуютно. Но он набрёл на ручей, бдительно охраняемый квакшами и лягушками. Стрелок наполнил водой один бурдюк… и вдруг замер. Звуки ночи всколыхнули в нём какое-то тревожное сладострастие — чувственность, которую не смогла разбудить даже Элли, та женщина, с которой он был в Талле. Но от Элли ему было нужно другое: чтобы она рассказала ему всё, что ему надо было знать. Стрелок отнёс это странное ощущение на счёт резкой, ошеломляющей смены обстановки после пустыни. После всех этих бессчётных миль голого сланца мягкость вечернего сумрака казалась почти непристойной.

Он вернулся к костру и, пока закипала вода в котелке, освежевал кролика. Вместе с последней банкой консервированных овощей из кролика вышло отличное рагу. Стрелок разбудил Джейка, а потом долго смотрел, как парнишка ест: отрешённо и сонно, но жадно.

— Завтра мы никуда не пойдём. Побудем здесь, — сказал стрелок.

— Но человек, за которым вы гонитесь… этот священник…

— Он не священник. И не волнуйся. Никуда он от нас не денется.

— Откуда вы знаете?

Стрелок лишь покачал головой. Просто он знал, что так будет… и ничего в этом знании хорошего не было.

После ужина он ополоснул жестяные банки, из которых они ели (опять поражаясь тому, как он небрежно расходует воду), а когда обернулся, Джейк уже спал. Стрелок вновь ощутил знакомые толчки в груди, будто что-то внутри то вздымается, то опадает — это странное чувство, которое он безотчётно связывал с Катбертом. Они были ровесниками, но Катберт казался намного моложе.

Его папироса упала в траву, и он носком сапога подтолкнул её в костёр. Потом он ещё долго смотрел на огонь, на чистое жёлтое пламя, совсем не похожее на пламя от горящей бес-травы. В воздухе разлилась изумительная прохлада. Стрелок лёг на землю, спиной к костру.

Откуда-то издалека, из ущелья, теряющегося в горах, доносились глухие раскаты грома. Он уснул. И увидел сон.

Сюзан Дельгадо, его любимая, умирала у него на глазах.

А он смотрел. Его руки держали — по два дюжих крестьянина с каждой стороны, — шею его стиснул тяжёлый и ржавый железный ошейник. На самом деле всё было не так — его даже не было там, на площади, но сон — это сон, у него своя логика и свои законы.

Он смотрел, как она умирает. Даже сквозь гарь и дым он различал запах её горящих волос, слышал крики толпы: «Гори огнём!»… и видел цвет своего собственного безумия. Сюзан, прелестная девушка у окна, дочь табунщика. Как она мчалась по Спуску, и их тени — лошади и всадницы — сливались в единую тень. Она была словно сказочное существо из легенды, необузданная и свободная. Как они с ней бежали, держась за руки, по кукурузному полю. А теперь люди, собравшиеся у помоста, кидали в неё кукурузными листьями, и листья загорались прямо на лету, ещё прежде, чем падали в пламя. «Приходи, жатва», — кричали они, заклятые враги света и любви, а где-то гаденько хихикала ведьма. Риа, так её звали, старую каргу. А Сюзан чернела, обугливаясь в огне, её кожа трескалась, и…

Она что-то пыталась ему прокричать?

— Мальчик, — кричала она. — Роланд, мальчик!

Он рванулся, увлекая за собой своих стражей. Железный ошейник врезался в шею, и Роланд услышал, как из его горла рвётся скрежещущий, сдавленный хрип. В воздухе стоял тошнотворный сладковатый запах поджаренного мяса.

Мальчик смотрел на него из окна высоко над костром, из того же окна, где когда-то сидела Сюзан — та, которая научила его быть мужчиной, — сидела и напевала старинные песни: «Эй, Джуд», «Вольную волю большой дороги» и «Беспечную любовь». Мальчик стоял у окна, как гипсовая статуя святого в соборе. Его глаза были словно из мрамора. Лоб Джейка пронзал острый шип.

Стрелок ощутил, как из самых глубин нутра рвётся сдавленный, режущий горло вопль, означающий начало безумия.

— Н-н-н-н-н-н-н-н…

Роланд вскрикнул и проснулся от того, что его обожгло пламя костра. Он сел рывком, всё ещё ощущая присутствие страшного сна про Меджис где-то рядом. Сон душил его, как железный ошейник, который сжимал его шею во сне. Когда он рванулся к Сюзан, здесь, наяву, он нечаянно попал рукой в гаснущие угли костра. Он поднёс руку к лицу, буквально физически ощущая, как сон улетает прочь, оставляя только застывший образ мальчика, Джейка, белого как мел. Святого для демонов.