Лев Жаков - Чудес не бывает

Она снова схватила меня за руку и опять потащила за собой. На этот раз мы пришли почти сразу же. Смерть подтолкнула меня к краю, и я заглянул туда, за край, с головокружительной высоты. И увидел я там…

ПУСТОТУ

Бездна пустоты затягивала, и нельзя было оторвать от нее взгляда. Долго я смотрел туда - вниз, если бы там был низ, и боль этой пустоты переворачивалась внутри, если бы там была боль…

–Вот оно, мое настоящее царство! - прошептала Смерть, зачарованно глядя туда, и неизбывная тоска сквозила в Ее хрипловатом голосе. Жадно вглядывалась Она в ПУСТОТУ. - Вот то, что получит каждый из вас… то, к чему я стремлюсь… то, чего я не могу получить, пока вы все живете… Вот оно, блаженство и мука Смерти…

Я посмотрел на Нее и увидел одинокую слезу где-то в далекой глубине черных пустых глаз, одинокую, как первая звезда в светлом еще небе, как луна среди незаметных звезд, как небо над неохватной взглядом землей, как земля в безлюдных просторах космоса, как вселенная в сердце идущего на эшафот…

И что-то дрогнуло.

–Идешь со мной? - глухо спросила Она.

–Нет.

–Ну, тогда прощай! Может, встретимся - после конца света! - Смерть сильно, невообразимо сильно толкнула меня, и я, вдруг задохнувшись, кинулся вниз.

"Я не могу умереть! - подумал я лихорадочно. - Еще не могу! Я не сделал свое дело!"

И маленький волшебный ветерок, просвистев у лица, подхватил меня и стал поднимать, уносясь дальше и дальше от бездны.

Смерть неподвижно стояла, устремившись вперед, в пустоту. Но продолжала стоять на краю - то, чего Она хотела, не было Ей дано: Ее дело тоже не было сделано…

В тоске я вскочил с сундука. Этот чертов диплом - как смертный приговор! Чтобы уйти отсюда и начать колдовать так, как хочу, я должен доказать, что колдовать так нельзя и не имею права! Что за бред?!

Потом сел, схватил перо и положил перед собой чистый лист пергамента. Пока я писал, меня корчило от отвращения.

"Такой литературный прием как фантастика известен давно. Начинается он с гиперболы и гротеска. Вообще любой прием, в том числе и исследуемый, призван создавать большую убедительность излагаемого (подумать о литературе как игре со своими правилами, аллюзии, цитаты), воздействуя на эмоциональную сферу читателя, его воображение, фантазию.

Литература - предмет гуманитарный, то есть связанный всецело с родом человеческим, и предмет литературы - человек, его отношения с миром, другими людьми, собой.

На протяжении почти всей истории литературы под фантастическим понималось то чудесное, что представлено в разных сказках и мифах плюс то, что относится к потустороннему миру и его проявлению в мире посюстороннем, в том числе все, что входит в религиозную (христианскую в нашем случае) трактовку сверхъестественного.

В наше же время, под влиянием темпов научно-технического прогресса сфера фантастического расширилась и включила в себя различные моменты будущего, после чего прочие смыслы этим последним вытеснились. То есть понятие фантастики из общего смысла фантастического, сверхъестественного, чудесного превратилось в узкий смысл возможного будущего.

Следующим шагом в опрощении фантастики стало смещение внимания как писателей, так и читателей, с человека и его отношений на собственно мир, его атрибуты и устройство, человеческие же отношения сузились до двух-трех стандартных типов поведения. Внутренний мир человека и вовсе перестал приниматься к рассмотрению. Фантастика из средства превратилась в цель, из приема - в жанр, из литературы - в развлекательное чтиво.

Fantasy - генетически первичная фантастика по специфике фантастического, science fiction же, научная фантастика, фантастика материально-технического прогресса, агрессивная, как цивилизация вообще, вытеснила сказки на обочину фантастико-литературного процесса и смотрит на них свысока. Подобное презрение просто смешно, так как любое фантастическое есть прием акцентирования внимания читателя на том или ином человеческом проявлении, научная же фантастика в последнее время в такой же степени переориентировалась на внешнее в человечестве, как и так называемая фэнтези".

На этом я бросил перо.

Чтобы спокойно обдумать, чем бы я мог занять себя в ближайшую неделю, я свернул на тропинку, ведущую от монастырских ворот вглубь школьного сада.

За садом не следили, видимо, никогда, поэтому он походил более на лес, чем на что-либо иное. Густые заросли кустарника заполняли пространство между деревьями, и стоило отойти чуть дальше, как шум обитаемых мест терялся.