Морган Родес: Алый кинжал

— Покажешь мне дорогу, — она кивнула на кинжал. — Вперёд.

— Как ты вообще здесь оказалась? — спросил наконец-то он, когда они, выскользнув из покоев, двинулись по коридору.

— У меня есть свои пути. Девочка многому научилась за десять лет, пока некому было её защитить. Ты всё время думал обо мне? Или забыл тут же, как солгал королю о том, что сделал мой отец?

Он хотел повернуться к ней и посмотреть в глаза Каре, но не сводил взгляда с каменного коридора, освещённого зажжёнными факелами, что будто бы вели их к нужному месту.

— Я думал о тебе, но мне казалось, что ты погибла. Я помню, тогда была очень холодная ночь, да и такая снежная буря, самая сильная за последние пару лет. Сколько тебе тогда было, шесть?

— Семь.

— Как и мне.

— Думаю, да. Осторожно, впереди охрана. Поиграй немного, о мой принц, не то придётся пополнить твою прекрасную коллекцию шрамов ещё одним.

Была ли эта девушка столь умела в обращении с клинком, сколь уверенно себя чувствовала во дворце, полным её врагов? Ведь только одно слово стражницу, и её жизнь оборвалась бы в тот же миг.

Чувство вины за выбор, совершённый в ту ночь, далёкую, но незабытую, заставило его замолчать, и он лишь коротко кивал страже, мимо которой проходил.

— Отвечая на твой вопрос… — протянула Кара. — Я подружилась с несколькими служанками из дворца, что ходили по магазинам в нашей деревне пару неделю назад. Они пристроили меня горничной тут, когда я сказала, как мне нужны деньги, чтобы выжить. Бедные добрые девочки, они и не предполагали, что каждое моё слово было лживым.

— Они всё ещё живы? — сухо спросил он.

— Да, разумеется. Я же не убийца.

— Ты сама сказала, что убила четверых человек.

— Эти четверо заслуживали скорой смерти, вот уж поверь мне. Я знаю, что даже мой отец одобрил бы это проявление насилие. Нам ещё далеко? — они покинули дворец, миновали ледяные сады и шли по тропе, что вела к высеченной в скале лестнице — на вершине её громадиной высился дворец.

— Не очень, но я не знаю, не так уж часто тут бываю.

— О, я в этом уверена, — она промолвила это с таким презрением, что он даже оглянулся на неё через плечо, но девушка только огрызнулась: — Чего пялишься?

— Думаю, что у кого-то в жилах и крови яда побольше, чем в моих.

— О, мой принц, избавь меня от подобных наблюдений! — воскликнула она безо всякого уважения. — Я совершенно не нуждаюсь в твоей жалости или в твоём понимании, мне нужен только мой отец.

— Десять лет, — отозвался он. — Он провёл тут слишком много времени. Это кого угодно изменит. Сделает мрачным, сердитым, полным горечи… Даже с ума сведёт.

— Пошевеливайся, я сказала, — она ткнула его в спину кинжалом, и он с ненавистью посмотрел на неё. — Или ты тоже окажешься запертым где-нибудь лет на десять и на своей шкуре проверишь, действительно ли это так меняет человека.

У главной двери стоял лишь один часовой, и, кажется, открыть это железное сооружение мог только кто-то столь огромный и мускулистый.

— Ваше Высочество, — стражник поклонился Магнусу, когда тот снял капюшон, открывая лицо.

— Я хочу войти в темницу, — ровно промолвил он.

Страж вскинул голову, хмуря брови.

— Но ведь ещё не рассвело…

— И что?

— И… И это кажется очень необычной просьбой, — он покосился на Кару, что стояла за спиной Магнуса. — Ваше Высочество, всё в порядке?

Слово. Одно только слово: нет. Вот и всё, что надо сказать, дабы это закончилось.

Магнус покосился на свою шею, у которой Кара держала лезвие кинжала. Он ненавидел, когда ему приказывали что-то делать, не оставляя совершенно никакого выбора. А если уж учесть угрозу смерти, обвинение в лжи и трусости, то, что ему даже не дали шанса сражаться…

Наследника престола должен уважать каждый, независимо от того, что именно требовало это уважение от подданных. Его отец показывал это ему каждым своим приказом, каждым действием, каждой казнью, причиной которой он был. Каждым своим отвратительным или справедливым законом. Каждым ударом — и Магнус знал, что даже это должно было помочь ему стать сильнее.

Магнус повторял это, как мантру, каждый вечер перед сном, сном, что прерывался дикими кошмарами каждую ночь — кошмарами о шраме, кошмарами о казнях… кошмарами о Калуме в ту снежную ночь, когда его утаскивали в подземелья, а девочка убегала в снежную бурю…

Но однажды трон станет его — и он тоже станет той силой, что способна творить законы и требовать чужой казни. Король никогда не позволил бы себе пострадать от глупой девицы, у которой в руках только кинжал её отца — и пустые угрозы, срывающиеся с её губ.