Майкл Харрисон - История о железной лошади, а также о том, как можем мы ее познать и навеки измениться от встречи с нею

Поднимая глаза от этих слов на пейзаж, сложенный живыми изгородями и прудами, рощицами и набережными маленьких каналов, Эфеб с изумлением видит странное транспортное средство, катящееся рядом с железной дорогой.

У него сложная металлическая трубчатая рама, подвешенная на четырех колесах от трактора, двигатель тесно окружен медными трубками и мотками старого электропровода, а также штабелями каких-то предметов, похожих на газовые баллоны с бутаном для домашнего хозяйства; ближе к заднику пристегнут к сиденью, похожему на пилотское кресло старомодного истребителя, человек. Колоссальные колеса взметают в воздух клочья земли и водяные брызги. Время от времени вся машина словно бы содрогается во всестороннем круговом разряде, и водитель (пилот?) беспомощно, а может, яростно машет руками.

Узник ли он в своем аппарате? Или просто предпочитает рулить им на грани катастрофы? Он стар и потрепан жизнью. Лицо его, когда доступно взгляду, отображает целую гамму переживаний: от дикого страха до восторженного смеха. Длинные седые волосы развеваются в слипстримном потоке. Губы сжаты. Он туго пристегнут коричневым кожаным ремнем, руки и ноги перехвачены неопреном. Из этой страховки время от времени извергаются плотные струи разноцветной жидкости, разбрызгиваясь по груди или затекая в глаза. Он яростно моргает, но принимает это неудобство без видимого ущерба, и всякий раз, как машина кашляет черным дымом, между шасси змеятся небольшие молнии.

Вдруг одно огромное колесо подлетает в воздух. Старик сокрушенно закрывает лицо руками. В этот миг поезд въезжает в туннель, и Эфебу остается лишь собственное отражение в оконном стекле.

Если явление механизма преисполнило его изумлением, то исчезновение — странной смесью восторга и гнева, неразрешимой и непонятной. Когда он размыкает стиснутые пальцы и вытирает пот со лба, поезд уже выкатился из туннеля на открытое пространство между распаханных полей, залитое прозрачным вечерним светом. Отчаянно сражаясь друг с другом, старик и его устройство проследовали обратно в то измерение, откуда явились, туда, где будут, пыхтя и подскакивая, вечно чалапать среди пасторального английского пейзажа, рассеивая вокруг пар, клочья земли, вырванные кустики и трупики животных. Но у Эфеба на ладони остался переплавленный с одного конца предмет: деталь какого-то сложного металлического механизма.

Его он забирает с собой из путешествия. Еще месяцы деталь остается теплой, словно лишь недавно вышла из отливки чьего-то сердца.

Иные путешествия навевают особые фантазии.

Эфеб записывает в дневнике:

Некоторое время я был очарован небольшой станцией Лонг-Итон, на главной линии между Дерби и Лоуборо. Там две зарешеченных деревянных платформы окружены лиственницами, соснами и остролистами, а вид имеют одновременно изящный и мистический: последнее место, где ожидаешь остановки поезда Интерсити. Сидя в поезде, понятия не имеешь, что за пейзаж там, по ту сторону линии деревьев. В кронах шелестел ветер; легко было вообразить, что за деревьями песчаная возвышенность, от которой расходятся аккуратные дорожки меж фруктовыми садами, или широкая вересковая пустошь, что тянется до самых дальних холмов. Послеполуденный свет придавал листьям остролиста сходство с эмалью. Там, среди ветвей, водились совы и дикие голуби. Там, в саду или на пустоши, было возможно всё. Затем свет погас, ветер утих, и поезд двинулся дальше. Деревья были пыльные, испачканные птичьим пометом. За ними скрывались всего-навсего ферма, поля и какая-то фабрика легкой промышленности. В вагон зашла женщина с гиперактивным ребенком и села напротив.

— Ты только сиди тихо, — предупредила она ребенка.

Дитя вместо этого мгновение оборонительно смотрело ей в глаза, после чего утянулось к автоматическим дверям и стало там галдеть.

Несмотря на это, я постоянно настораживался при подъезде к Лонг-Итону, словно надеясь, что там мне наконец явлено будет колдовство. Затем однажды я мельком заметил проходящий на соседнем пути поезд (он двигался в противоположном направлении, на станцию Хэйуордс-Хит, что на линии Лондон-Брайтон) и тут же понял, что как та станция, так и Лонг-Итон — представительницы утраченного типа маленьких уютных вокзалов, о которых любили писать в детских книжках для среднего класса сказочки сорок лет назад. Ох уж эти хвойные да песок, лисы, совы да украденные лошадки, дрок да цыганские караваны в чистом поле, а потом — какая-нибудь тайна, это уж точно: тайна личностей спящих вповалку рядом с путями, где в зеленом свете блестит омытая дождем лесная опушка, бомжей-безбилетников.